Перед любой военной кампанией Чингисхан всегда старался собрать как можно больше информации о противнике, интересуясь буквально всем: особенностями культуры и религии, характерами представителей элиты, топографическими деталями местности, традициями и народными обычаями племен. Он выискивал слабые места. Разобщена ли элита? Есть ли недовольство среди местного населения? Есть ли претенденты на трон? Действуют ли в данном регионе отряды мятежников и повстанцев? Эти сведения поступали из разных источников: от собственных шпионов и лазутчиков, от местных бунтарей и мусульманских купцов, с готовностью предоставлявших информацию за торговые привилегии {603} . Он создал превосходную разведывательную сеть, дополнив ее деятельной службой дезинформации.

Самый простой и относительно эффективный метод мистификации противника заключался в том, чтобы раздобыть официальные печати и пергаменты и подделать письма и другие документы о передвижениях монгольских войск или мятежах {604} . Поскольку монголам почти всегда приходилось выдерживать битвы с превосходящими силами, то Чингисхан был одержим поиском способов, как скрыть или гиперболизировать реальную численность своих войск. К примеру, он сажал на коней женщин из обоза и даже манекены, чтобы издали его армия казалась исполинской, или заставлял конюхов привязывать к лошадиным хвостам ветки ивы, поднимавшие тучи пыли. Ночью сбивать с толку противника было еще легче: он приказывал воинам нести по три-четыре факела или на стоянках зажигать по нескольку костров на каждого {605} . Разведка и контрразведка Чингисхана становилась все более изощренной и дерзкой. Первоначально малоопытные в осадах городов, монголы вскоре освоили технику осад, научились пользоваться катапультами и осадными машинами {606} .

Монголы вторгались в другие земли несколькими колоннами, шедшими на приличном расстоянии друг от друга. Вперед на расстояние от тридцати пяти до семидесяти миль выдвигался мобильный отряд, сообщавший главной армии о наиболее удобных стоянках, селениях с провиантом, потенциальных местах сражений, расположении сил противника. Аналогичные отряды прикрывали главную армию на флангах и с тыла: практически было невозможно застать монгольскую армию врасплох {607} . На марше монгольские войска шли поразительно быстро, собранно и маневренно, совершая необычайно длительные однодневные переходы, хотя их и сопровождали обозы, семьи, стада скота и отары овец.

Оказавшись в глубине вражеской территории, колонны могли еще больше удалиться друг от друга в поисках травы для лошадей, но они всегда сохраняли возможность для молниеносного воссоединения в случае опасности. Эти раздельные войска выбирали для стоянок возвышенности, расставляли патрули и дозоры, поддерживали ежечасную курьерскую связь. Для предупреждения внезапных налетов монголы создавали вокруг своих лагерей чуть ли не пустыни и вводили систему сменных паролей, используя имена дежурных офицеров. Эффективность и оперативность связи между колоннами и отрядами, безусловно, были одними из условий, обеспечивавших военные успехи Чингисхана {608} . Другим действенным фактором можно считать тактику Чингисхана обходить укрепленные города в расчете на то, что после разгрома противника их будет легче «зачистить». Но великий хан твердо верил в необходимость захвата и разграбления малых городов и селений для того, чтобы беженцы хлынули в эти большие твердыни, провоцируя панику, беспорядки и нехватку продовольствия. Тем временем вольный грабеж в селениях и малых городах поднимал моральный дух в войсках и подтверждал «демократизм» хана: в прежние времена вожди делили добычу среди аристократов-прихвостней, теперь же она принадлежала всему народу {609} .

Это обстоятельство очень много значило, поскольку воины Чингисхана не получали жалованья, они воевали за долю в грабеже и мародерстве. Если же они лишались возможности раздобыть еду, то на марше у них всегда имелся неприкосновенный запас, состоявший обычно из двух литров кумыса, некоторого количества консервированного мяса и десяти фунтов сгущенного молока в расчете на одного человека; полфунта этой субстанции смешивались с водой, взбалтывались во фляге и употреблялись в виде сиропа или жидкого йогурта. Мясо, обычно в виде «джерки» (вяленое), хранилось под седлом, где оно «отбивалось» движениями лошади. В чрезвычайных ситуациях кочевники вскрывали вену у коня, пили кровь и перевязывали рану жильной ниткой {610} .

Успех стратегической фазы войны обеспечивался сочетанием дисциплины, скорости передвижения и маневра, эффективной связи и первоклассной штабной работы. Воины были приучены спать и на марше в полном вооружении в седле, и во время выпаса коней. Они могли проскакать за день шестьдесят пять миль (600 миль – рекордное расстояние, пройденное за девять дней; до Наполеона в истории мира не было другой такой же стойкой и выносливой конной армии), преодолевая огромные пространства и координируя свои действия с поразительной топографической точностью и взаимопониманием, без карт, пользуясь только сигнальными флагами, рупорами и факелами. При форсировании рек они упаковывали одежду и снаряжение в кожаные бурдюки, завязывая их наподобие подушек, укладывали на них седла, сооружая нечто вроде плота, который затем крепили к хвосту лошади, а опытные пловцы направляли лошадей в сторону берега {611} .

После того как передовой отряд вступал в контакт с вражеской армией, бой завязывался не сразу. Вначале соединялись все разрозненные колонны. Лазутчики оценивали численность сил противника, обследовали топографические особенности местности, где намечалось сражение. Затем, пока первые отряды дразнили авангард противника, основное войско разлеталось в обе стороны и обтекало вражеские фланги. Командующий (после 1206 года обычно не Чингисхан) разбивал армию на пять частей, каждая из которых состояла из эскадронов по сотне всадников. Первые два ряда формировала тяжелая кавалерия в пластинчатых стальных доспехах, массивных кирасах и с длинными копьями. За ними выстраивались три дивизиона легкой конницы – с луками, в кожаных доспехах и легких кирасах {612} . Ряды располагались примерно на расстоянии двухсот ярдов друг от друга.

Основной тактический прием заключался в том, что легкая конница проскакивала через коридоры, оставленные в рядах тяжелой кавалерии, и обрушивала на противника град стрел, стремясь разрушить его боевое построение. Обычно этого не случалось при первой атаке, и конница возвращалась обратно по тем же коридорам, не переставая пускать стрелы, развернувшись в седлах спиной вперед {613} . В этот момент лобовой удар наносила тяжелая кавалерия. Иногда этого было достаточно; если же монгольский командующий видел, что ему почти удалось совершить прорыв, он применял, по определению самих монголов, тактику «долота»: атаки тяжелой кавалерии следовали одна за другой до тех пор, пока противник не начинал бежать с поля боя. Кульминацией этого процесса обычно был coup de gr^ace, когда на противника со всех сторон одновременно наваливались все эскадроны, иногда по перекрестным направлениям {614} .