После нас наши потомки будут носить вышитые золотом одеяния, есть роскошные и вкусные кушанья, ездить на великолепных конях, обнимать прекрасных женщин, но они вряд ли скажут, что всем этим обязаны своим отцам и старшим братьям, и они позабудут о нас и о том великом времени {571} .

В 1206–1209 годах Чингисхан занимался делами администрации и реформирования, готовя монголов к реализации своей заветной мечты – завоеванию империи Цзинь на севере Китая. Для этого ему необходимо было решить две задачи: полностью усмирить всю Монголию, чтобы не возникало бунтов и восстаний, когда он уйдет в Китай, и сформировать в высшей степени дисциплинированную и эффективную армию для боев с грозным противником. Ему надо было организовать все так, чтобы армия была хорошо накормлена, вооружена и обучена, способна справиться с любыми трудностями, чтобы различные племена сосуществовали в полной гармонии, а полководцы не имели никаких задних мыслей или амбиций, которые отвлекали бы их от похода на цзиньцев.

Он начал с оттачивания боевого искусства двух главных нововведений: туменов и кешиков. Теоретически Чингисхан разделил армию на три крыла, хотя это и не определяло фактическое расположение войск для битвы. Самым мощным было левое крыло под командованием Мухали и его заместителя Наяа, хотя это крыло иногда и подразделялось на «центр» Наяа и «настоящий левый фланг» Мухали; ко времени вторжения в Китай в нем насчитывалось 62 000 человек {572} . В правом крыле, которым командовали Боорчу и Борохул, было 38 000 воинов. Хубилай возглавлял штаб. Центральным войском, обычно игравшим роль резерва, командовал сам Чингисхан. Сформировав личную охрану из 10 000 человек, включая ночных стражей – кешиктенов, он приступил к созданию элиты в элите, наподобие «бессмертных» Ксеркса в персидских войнах или «старой гвардии» Наполеона. Тысяча всадников и четыре тысячи не знающих промаха лучников, набранных из бывших «колчаноносцев», образовывали железное кольцо вокруг Чингисхана во время битвы; командовал ими тангут Чаган, приемный сын Чингисхана {573} .

Изменились правила организации туменов. Командующий минганом (тысячей) должен был иметь заместителем собственного сына, одного близкого родственника среди командиров и десять доверенных товарищей; командующий сотней тоже обязывался брать на службу близкого родственника и пятерых товарищей; даже командиру десятка (фактически отделения) полагалось окружить себя близким родственником и тремя преданными и проверенными товарищами {574} . Хотя Чингисхан понимал, что в силу разных причин не всегда представится возможность набрать тумен из магических десяти тысяч воинов (в этом отношении его тумен напоминал римский легион, теоретически состоявший из 6000 человек), командующим надлежало приложить максимум усилий для поддержания именно такой численности основного войскового соединения {575} . Темникам запрещалось общаться и контактировать друг с другом во избежание заговоров; если у Чингисхана возникали подозрения на этот счет, то он назначал в тумен двоих командующих. Перечень деяний, достойных смертной казни, дополнился новыми проступками, например, за отступление во время битвы без приказа {576} . Словно предвидя ситуацию, когда к его ногам падут завоеванные народы, Чингисхан обучал тумены тактическим особенностям службы в качестве оккупационной армии, формирования тамм – гарнизонов, которые обычно набирались из местных предателей, коллаборационистов, противников прежнего правительства {577} .

Кешик тоже был реорганизован на более строгой и режимной основе. Десятитысячная личная гвардия была разделена на четыре очереди или смены, каждой из которых полагались три дневных и три ночных дежурства. Чингисхан постановил, что ночью должен дежурить и начальник смены; за споры с караульными назначались суровые наказания; стражник имел право задержать любого человека, «слоняющегося» без дела после наступления темноты; любого человека, осмелившегося приблизиться к царской юрте без позволения, надлежало казнить на месте. Строго-настрого запрещалось подходить к стражам и вступать с ними в разговоры; каждодневно менялись пароли и часы дежурств; разглашение паролей и времени дежурства, составлявших военную тайну, каралось смертной казнью. Все посещения в ночное время подлежали согласованию и утверждению дежурным начальником; каждая смена заступала на дежурство после предъявления соответствующих значков, которые тоже постоянно менялись с тем, чтобы исключить изготовление подделок {578} .

В кешике Чингисхана зарождались и эмбрионы гражданской службы. Одиннадцать старших штабных кешиктенов надзирали за деятельностью специализированных служб: медиков, дипломатов, переводчиков, землемеров, учетчиков, картографов, квартирмейстеров-интендантов, тайных агентов и разведчиков-аналитиков {579} . Чуть ли не с первых дней Чингисхан уже располагал шпионской сетью, или профессиональной разведкой, которая добывала информацию не только о численности, оружии и местоположении вражеских сил, но и о настроениях в собственной армии, выискивала сведения о фальсифицированных отчетах и платежах, широко практиковавшихся в средневековых армиях {580} . Ничего зазорного не было в должности квартирмейстера: присматривать за табунами лошадей и стадами коров было престижно и почетно. Кроме того, квартирмейстеры отвечали за организацию интендантства и коммуникаций, а по завершении перехода в конце дня они должны были правильно расположить становище, так, чтобы элитное войско Чингисхана было развернуто на юг, левое крыло – на восток, а правое крыло – на запад {581} . Служба в кешике была нелегкой, а промахи и ошибки чаще всего предвещали смертную казнь. Дабы она не казалась стражникам пыткой в аду, единственной компенсацией которой было осознание превосходства над армейскими чинами, Чингисхан, проявив здравомыслие, создал для них осязаемые символы «сладкой жизни». Они надевали черные kalats, выезжали на вороных конях с красной кожаной сбруей и седлами, и их доспехи тоже обрамлялись красным цветом. Но самым желанным стимулирующим средством была организованная система внебрачного сожительства, доступная для всех чинов; Чингисхан лучше всех понимал реальную силу такой мотивации {582} .

Самым действенным способом поддержания боеготовности и стражи и туменов в мирное время была охота или, вернее сказать, звериная облава, обучавшая многим тактическим приемам, необходимым на войне: сигнализации и связи на больших расстояниях, маневренности, умению окружать и загонять жертву, сжимая круг, в западню. Охота могла длиться и месяц, и три месяца и начиналась обычно с наступлением зимы. Звериная облава занимала центральное место в монгольском календаре и приносила пользу в трех измерениях: как военное учение, как заготовка провизии и как важное социальное мероприятие, развивавшее чувства органической национальной солидарности. Устроителем этого ежегодного празднества был Джучи. За малейшие нарушения протокольного регламента охоты суровые наказания предписывались в том числе и положениями Великой Ясы {583} .

Тумены выстраивались в стартовую линию, которая могла быть протяженностью восемьдесят миль. Финиш находился примерно на расстоянии ста миль, и общая площадь территории, обозначенной для звериной облавы, могла составлять несколько тысяч квадратных миль. Каждый сегмент возглавлялся командующим мингана, у которого были помощники, руководившие отрядами, разбитыми на группы в соответствии с десятичной системой. При полководце находился барабанщик, подававший сигналы только по его команде. Весь процесс имитировал военную операцию, высылались в разведку лазутчики, наносились на карту передвижения соседних подразделений на обоих флангах. По мере продвижения армии фланги сходились и образовывали полукруг. С каждым днем у животных оставалось все меньше свободного пространства, пока наконец полукруг не смыкался у финишной линии, формируя оцепление. Наступал самый ответственный момент, самым жестоким наказаниям подвергался командир, упустивший зверя из оцепления или позволивший убить его до появления хана {584} . Животные в панике носились по замкнутому кругу, окрестности наполнялись воплями обезумевших львов, оленей, буйволов.

Сам Чингисхан в это время обычно располагался где-нибудь поблизости в живописном месте и с хорошим круговым обзором, пиршествуя с семьей и наложницами. Когда ему докладывали о завершении оцепления, он спускался вниз с приближенными, и начиналась настоящая бойня {585} . Животных, предназначавшихся для пополнения мясных запасов, убивали быстро, больше времени отводилось для «большой охоты». Выпускались на волю привезенные леопарды, гепарды и тигры, которые с яростью набрасывались на беззащитных копытных – оленей. Источники не сообщают нам, отлавливали ли монголы обратно свирепых хищников или они тоже становились жертвами общего кровопролития. Когда хан и его приближенные заканчивали насыщать свою страсть к убийству, наступала очередь командующих {586} . Довершали охоту простые воины. Для них это была прекрасная возможность продемонстрировать хану, наблюдавшему за ними, свои способности и удостоиться повышения в чине. Подобно римским гладиаторам, самые отважные из них сражались с хищниками мечами и кинжалами, а уж самые отчаянные использовали только лишь технику рукопашного боя.