Через неделю Абдуллошах с женой уже сходил с трапа самолёта в аэропорту Владивостока. Всех пятерых детей он увёз на время поездки к родителям в горный Куляб. Степан всегда подшучивал над многодетностью Абдуллошаха, которому при наличии пятерых детей едва перевалило за тридцатник.

– У нас мусульман такой порядок, что нельзя женщинам делать аборты и семья должна быть большая, – оправдывался тот и с гордостью демонстрировал фотографии своих четырёх мальчиков и одной дочери.

– И когда ты всё успеваешь? – продолжал подтрунивать Степан, – Всё время врозь, а дети появляются. Ведь у вас, знаю, по обычаю можно спать с женой только в ночь на вашу пятницу – джуму.

– Да, действительно, так заведено у нас мусульман, что ночь на джуму считается священной, на неё варят плов и идут спать к жене, – подтвердил Абдуллошах.

– То-то выходной у вас джума, даже вертолеты в этот день не летают.

Степан в Афганистане сочинил песню, исполнял её под гитару. Сейчас Абдуллошах стал вспоминать слова, которые когда-то подпевал Степану.

При воспоминании о Владивостоке даже боль немного отступила.

Жена Степана, Василиса, оказалась на редкость приветливой и радушной женщиной. «Вот ведь, тоже сколько живёт одна, ждёт мужа, пока он выполняет спецзадания правительства», – подумал тогда Абдуллошах, глядя на её красивое лицо и ловкие руки, быстро накрывающие на стол.

Счастливый ходил по Владивостоку Абдуллошах, вглядывался в улицы, в улыбающиеся лица людей. «Судя по улыбкам и звонкому смеху живут здесь люди хорошо», – размышлял он, – «в Таджикистане всё же лица построже и более уставшие, пока ещё жизнь на моей родине потяжелей».

Его жена Зебо была в восхищении от поездки на прогулочном катере по Амурскому заливу. Таджикские женщины, согласно обычаям, на людях должны быть сдержанны, но она не удержалась: «Какие красивые волны!». На следующий день поехали на остров Русский. Они по колени заходили в море и радовались как дети. Плавать они были не обучены. «Помочили ноги в Тихом океане», с гордостью рассказывал Абдуллошах Степану после возвращения из Владивостока. А тот только посмеивался, слушая восторги друга и сам скрывал то – как же он соскучился за долгую разлуку с семьёй и любимым городом.

Абдуллошах умолчал только об одном случае. Василиса жила с двумя сыновьями. В субботу у младшего день рождения. В пятницу накупили продуктов, чтобы с утра в субботу накрыть праздничный стол. Утром встали, а уже всё готово. Это постаралась Зебо. Приготовила и скромненько сидит на стульчике у окошка, как – будто это её и не касается.

– Да что же это, ты ведь гостья, отдыхать должна, – всплеснула руками Василиса. Зебо только глаза потупила, со старшими таджички разговаривают с их разрешения.

Стали садиться за стол, пригласили Зебо. А она не идёт, нельзя таджикской женщине сидеть за одним столом с мужчинами, даже если мужчины и сами ещё не велики – дети. Но тут взялась за неё Василиса: «А ну-ка, за стол!». И – к Абдуллошаху: «По вашим правилам будете жить в Таджикистане, а у меня дома – по русским правилам! Скажи ей, чтобы сейчас же за стол садилась!».

Абдуллошах такое разрешение дал жене, в душе и сам был с этим согласен и даже доволен таким поворотом дела, но для вида всё же поворчал – приходиться нарушать обычаи отцов.

«Что же ты сейчас делаешь моя Зебо и мои маленькие пацанята с маленькой Зигуль? Чувствуешь ли, как трудно мне сейчас? И друг Степан тоже не знает, в какую переделку я попал. Вместе сражались в Афганистане за одно государство – СССР, на одной мине подорвались в БТРе, одной миной были контужены. И вот нет СССР. Живёт в Москве в другом государстве Степан, а здесь братоубийственная война, льётся кровь…»

Размышления прервал скрежет дверей камеры. Вошёл громила и хиляк, с ними ещё двое. Все вооружены.

– Видно, конец, – определил Абдуллошах.

– Выходи, – грубо прорычал громила.

Вывели, завернули за угол.

– Ну что, КГБ, будешь говорить, сын свиньи и шакала, – бесновался гнилозубый хиляк.

Один из конвоиров подошёл, плеснул в рот кипятком из чайника. Сначала – острая боль, потом всё занемело. Больнее чем было, уже не могло быть. Сопровождающие вскинули автоматы, рассыпалась очередь. Больно толкнуло в грудь. Завертелось, перевернулось небо. В сознании промелькнули лица жены и детей, а вот и отец протягивает натруженные, заскорузлые от тяжёлого труда дехканина руки… И вдруг Абдуллошах увидел волны, голубовато- зелёные чистые волны моря у Владивостока.