А значит это то, что в нашем современном мире есть Йога для тех, кто ищет мистического приобщения, и есть його-индустрия, просто делающая деньги на ищущих знаний. И это надо видеть в цельном образе йоги.

И что еще важно отметить – не было в истории другого такого времени, когда была бы нам так же доступна мысль творцов йоги, как это происходит сейчас. И сделано это как раз теми, кто обслуживает ищущих и идущих, то есть його-индустрией. Я не знаю, как еще оценить их подвиг, иначе, как, сняв шляпу перед Блаватской и Шиванандой и скупая все, что издают наши заботливые учителя. Пусть кто-то наживется и на этом, почему я должен его за это осуждать?! Лишь бы у меня действительно были все необходимые мне для моего исследования возможности.

Мир изменился и стал экономическим, с ним изменилась и йога. В современном мире она тоже стала экономической. Прежними остались лишь я и моя потребность познавать себя.

Буддизм – это так сложно! Примерно как Йога. Или еще сложнее. Кто из занимающихся самопознанием так или иначе не сталкивался с Буддизмом? И почти всем эти столкновения как-то помогли. Но и обманули, потому что все оказалось сложно и не так, как мы ожидали!

Мне приходилось встречаться с буддийскими проповедниками, приезжающими в нашу страну. Один настоятель японского монастыря даже принял меня в свои ученики, и мы с ним медитировали целый месяц по утрам в гостинице «Украина» и распевали какую-то очень важную мантру, которую я забыл. А по вечерам ходили в московские кафушки… Он был симпатичным парнем императорского рода. И однажды подловил меня вместе с кучей каких-то ушовых бойцов, заставив принести клятву Бодхисатвы. Точно помню, что в общем угаре пообещал что-то очень важное, точнее, обещал чего-то не достигать – то ли нирваны, то ли просветления, – пока не спасу все живые существа… Думаю, что просветления, потому что с тех пор все не достигаю его и не достигаю. Вот ведь шутник какой!

Другие были просто людьми церкви, и ничего, кроме знания нудных и непонятных ритуалов, я за ними не увидел. Я не могу утверждать, что за ними не было и пути, но я точно знаю, что их путь требовал полностью сдаться и принять на веру их школу как церковь. Места разуму тут не было, а самопознание внутри этих путей могло быть лишь тайной ересью.

Если вас возмущает мое небрежное отношение к буддийским проповедникам, почитайте Минаева. Все его дневники путешествий по Индии и Бирме полны печали. Он надеялся найти Страну Востока, а нашел лишь серость и невежество. Буддисты не знали языка Будды, не знали санскрита, не разбирались в Каноне… А искры даже такого знания, каким обладал сам Иван Павлович, были столь редки. Я приведу одну крошечную зарисовку. Она, наверное, не самая яркая, но очень показательна.

В Бирме Минаева возили в один из знаменитых монастырей. «Настоятель был любезен. Говорили на пали и, к великому моему удивлению, понимали друг друга. Расспросам о России не было конца. <…>

Он начал с того, что спросил, буддист ли я? Я ответил утвердительно…

“Sadhus”, – сказал он, улыбаясь. И кругом раздался одобрительный смех. Затем пошли вопросы о том, много ли буддистов в России? Так ли они одеваются, как здешние монахи? Что они читают?

Мои ответы его поражали; как все буддисты юга, он не имеет никаких понятий о буддистах севера, об их литературе и так далее…» (Минаев, с. 145–146).

Буддизм – это так противоречиво! И это не случайно. Буддизм зарождался как своего рода философская школа. Будда (560–480 г. до н. э.) бродил по стране с кучкой учеников, проповедовал, вступал в философские споры с другими бродячими философами, которыми тогда была полна вся Индия, медитировал, созерцал свое Я…

Его беседы долго передавались устно и были записаны лишь через века после его смерти. Последователи выбирали из имеющихся сочинений то, что было им ближе и понятнее, и строили на нем собственные учения. В итоге после него, как и после Сократа в Греции, осталось несколько философских школ. Сейчас их объединяют в три больших направления – Хинаяна, Махаяна и Тантрийский буддизм.

При этом менялась и суть Буддизма. Будда проповедовал в удивительной среде, созданной ведийским обществом. Там возможно было существование чистой философии или философской религии. Но по мере распространения в мире, Буддизм был вынужден все больше приспосабливаться к местным условиям. Так рождался религиозный Буддизм, полный ритуалов и мифологии. И это совсем иное явление по сравнению с Буддизмом Будды.

Даже Буддизм созерцания – Чань-Дзен, наиболее философичный из всех школ Буддизма, включил в себя множество местных особенностей. В Китае он срастался с Даосизмом, в Японии – с Синто.

Мистический тибетский Буддизм оказался наложенным на культ Бон, имеющий тибетские и иранские корни. На территории Монголии и России он превратился в Ламаизм, сросшись с местным шаманизмом.

Все ветви Буддизма признают канонические тексты, но понимают их по-разному. А точнее, как бы выбирают из них то, что интересует именно их, и понимают так, как предписывает мировоззрение их школы. И когда какой-нибудь дзенский монах предлагает уничтожить все эти тексты вместе с Буддой – это тоже проявление буддийской способности понимать Буддизм.