– Чего зря самолетный ресурс вырабатывать – выпускай!

С волнением взяла я в руки флажки – как когда-то брал их инструктор Мироевский. Все смотрят на учлета, а он сидит в кабине сосредоточенный, серьезный и ждет разрешения на взлет. Тогда я поднимаю вверх белый флажок, а потом резко вытягиваю руку, показывая флажком направление вдоль взлетной полосы.

Самолет с курсантом пошел на взлет, а мне кажется, что я что-то забыла, не сказала! Хочется громко крикнуть ему вслед еще какие-то наставления! Не выпуская самолет из поля зрения, я иду к финишу, чтобы встретить своего питомца у посадочного «Т»…

Вторым я выпустила учлета Жукова – и он тоже вылетел отлично. Но зато много хлопот мне доставил курсант Седов. Если Чернову все давалось легко, то Седов полеты усваивал медленно, хотя и твердо. Это я поняла позже, когда все двенадцать курсантов летали самостоятельно, и я стала подсчитывать часы налета по вывозной программе. Оказалось, что Седов налетал со мной меньше всех. «Как же так?» – задумалась я и поняла: Чернова я все время ставила в пример, а Седова больше заставляла заниматься наземной подготовкой. В результате на Чернова было израсходовано больше и горючего, и самолето-моторного ресурса. Летали же оба к концу программы одинаково, причем Седов даже чуть-чуть изящнее, увереннее.

В один из дней нагрянула Государственная комиссия, но я была уже спокойна: мои ребята летали хорошо. Только одному учлету поставили за высший пилотаж четверку, остальным – отлично.

В День авиации у нас на аэродроме был праздник. Мы, инструкторы-летчики, к нему готовились заранее. Летали строем, отрабатывали одиночный пилотаж, пилотаж парами, шестерками. Летали мы и на планерах. Парашютисты тоже готовили свою программу, но сбрасывать их должны были мы, летчики. И вот рано утром аэродром готов к приему гостей. Толстым канатом отделены места для зрителей. Мы еще и еще раз проверяли самолеты, уточняли программу – и вот праздник начался.

Наконец, диктор объявил мой полет. Я выполнила комплекс высшего пилотажа над аэродромом, приземлилась и не успела зарулить, как мне говорят: «Твоя мама здесь». Оказывается, узнав из областной газеты, что будет праздник, она приехала в Калинин и прямо с поезда отправилась на аэродром. Конечно, мама прихватила с собой и корзиночку с гостинцами. Устроившись за барьером на травке, она стала смотреть, что же это делается в воздухе, – и сидела спокойно до тех пор, пока не объявили мою фамилию. Тут она заволновалась, а когда я начала пилотаж, мама с криком «Дочушка, упадешь!» бросилась на летное поле, к центру аэродрома, держа свой праздничный фартук с кружевами так, как будто подставляла его мне, чтобы в случае падения я попала на него! Дежурные привели маму в штаб. Выяснилось, о ком она так беспокоилась, – и тогда начальник аэроклуба предложил ей «покататься на аэроплане». Но мама от полета категорически отказалась…

После выпуска курсантов нас, инструкторов, премировали поездкой на пароходе из Калинина в Москву – на сельскохозяйственную выставку. Вскоре мы уже плыли по Волге, любуясь красотами ее берегов. Затем – по каналу: впервые видя шлюзы, я удивляюсь и восхищаюсь. Ну, вот и Москва. Мы осмотрели выставку; побывала я и у своих на Арбате. Катя работала вязальщицей на трикотажной фабрике, Юрка учился в школе. Мы много проговорили. Брат прислал с «оказией» записку, в которой писал, что они долго плыли по Енисею на барже вместе с уголовниками. «Урки» измывались над «политическими», отнимали и одежду, и пищу, а охрана словно ничего не замечала или не хотела замечать. В Игарке их высадили на берег и повели своим ходом в тундру. Многие простудились и погибли. Осталось меньше половины…

В Москве уже действовало метро второй очереди, и меня потянуло посмотреть свою станцию – «Динамо». Колонны облицованы самоцветным ониксом. Между колонн – скамья, а над нею в проеме барельеф физкультурника. Красиво!

В Метрострое я узнала, что почти все мои товарищи по метростроевскому аэроклубу закончили летные училища и служат в частях Военно-Воздушных сил. Виктор Кутов – летчиком-истребителем в авиационном полку на западной границе. Он писал мне письма в стихах, просил отвечать на каждое, но мне, как всегда, было некогда. После окончания училища Виктор приехал ко мне в Херсон с надеждой увезти меня с собой, но я и слушать не хотела.

– Вот окончу училище и сама к тебе приеду, – ответила тогда я ему.

– Не приедешь! Я тебя хорошо изучил. Тебя надо силой замуж брать.

– Вот и займись этим! – вырвалось у меня в сердцах. Виктор уехал, а мне было очень и очень тоскливо. Я шла в училище и горько плакала… Может, предчувствовала, что видела его в последний раз…

Пять дней мы гостили в Москве, а вернувшись домой – принялись работать, да так напряженно, что у нас не стало даже и выходных дней. Всю предвоенную зиму мы готовили летчиков по спецнабору из допризывников. Они были полностью освобождены и от работы на предприятиях, и от учебы в учебных заведениях. Аэроклуб выплачивал им стипендию. К весне мы подготовили их всех и почти всех рекомендовали на ускоренный выпуск в летные училища. Фактически у нас тогда было два набора – с отрывом от производства и без отрыва. Курсанты, занимавшиеся теорией без отрыва от производства, к полетам приступили летом – после выпуска спецнабора. День за днем мы помогали им обретать крылья, еще не все вылетели самостоятельно – и началась война…

…Полеты затянулись до вечера, а июньский вечер приходит поздно. Я уже устала, но домой не пойдешь: нужно еще провести разбор с учлетами, оформить документацию. Только села за стол – в дверях голова подруги Машеньки Смирновой:

– Не засиживайся, Анюта, утром в лес. С солнышком поднимем! – сказала она и упорхнула.

«Ну конечно же, – вспомнила я, – сегодня суббота!» Уже сколько недель без выходных работаем, можно и отдохнуть. Здорово девчонки придумали – в лес. Погода как по заказу стоит. А мест заманчивых под Калинином тьма-тьмущая. И ходить далеко не надо: садись на трамвай – довезет прямо в сосновый бор, тот, что за текстильной фабрикой «Пролетарка»…