Людмила никак не обозначила, что заметила его появление. И было бы странно, если бы она хоть малейшим жестом, хоть легчайшим кивком выдала себя.

Поэтому Андрей не спеша обедал, наблюдая за ухаживаниями все более воспламенявшегося Кибирева. Если бы этот человек знал, что в иных обстоятельствах эти ухаживания привели бы его к неминуемой смерти, и только вмешательство Повара, с которым Богомол не могла не считаться, спасло ему жизнь...

"По душу" Кибирева пожаловали так тихо, что Андрей не сразу заметил появление знакомых лиц. Игорь явился лично - во главе трех дуболомов из охраны Курослепова, руководя ими и давая им указания. Андрей посмотрел на Людмилу - и, когда она заметила его пристальный взгляд, он чуть заметно кивнул: мол, все в порядке. Она, опять-таки, никак не отреагировала, но Андрей был уверен, что она его поняла. И опять сосредоточил все внимание на отбивной по-бургундски.

Игорь и охранники быстро исчезли из зала. Видно, решили перехватить Кибирева на улице, не поднимая лишнего шума. Где-то через минут через сорок Кибирев и Людмила встали из-за стола и направились к выходу. Андрей покинул ресторан минут через пятнадцать и не спеша вышел на улицу.

На улице все было тихо. Андрей стоял, оглядываясь по сторонам, когда Людмила, поджидавшая за дверьми, тронула его за локоть.

– Все в порядке, - сказала она.
– Твой друг - настоящий профессионал. Кибирева так быстро запихнули в машину, что он и пикнуть не успел. А меня грубо отпихнули и пригрозили пистолетом: мол, пристрелим, если закричишь. Я так и осталась стоять, бледная и с разинутым ртом, когда они отъезжали...

– Не завидую Кибиреву, - вздохнул Андрей.

– У тебя есть догадки, зачем его так срочно понадобилось сдать? Да ещё "целым и невредимым"?
– спросила она.

Андрей покачал головой.

– Понятия не имею. Были кой-какие соображения, но слишком неподтвержденные, чтобы их высказывать... Одно ясно: Повар кого-то прикрывает. Но кого?

– Что прикрывает - это и ежику понятно. А если б мы сразу догадались, кого, то Повар не был бы Поваром, - она задумчиво извлекла сигарету, рассеянно глядя в ту сторону, куда уехала машина с Кибиревым.
– Будем надеяться, в свое время узнаем.

– Не тебя, случаем?
– спросил Андрей.

Она иронически фыркнула.

– За кого ты меня принимаешь?

– За человека, которого тоже надо иногда удерживать от глупостей.

– Не лукавь, - бросила она.
– Я как-то уже пыталась тебе объяснить: Повар разыграл все так, чтобы посеять между нами взаимные подозрения. Ты подозреваешь, что я работаю у него в "штате" уже много лет, я подозреваю тебя в том же самом. И у нас нет способов доказать друг другу, что мы играем только за себя. А пока между нами сохраняются настороженность и недоверие, Повар может впрягать нас в одну упряжку тогда и так, как ему надо и выгодно. Наши подозрения являются наилучшей гарантией, что мы не отмочим ничего неожиданного - например, между нами не начнется роман, последствия которого всегда непредсказуемы - и вместе с тем будем настолько оберегать друг друга, что всегда расхлебаем для него любую самую несъедобную кашу, которую он заварит. Если бы ты знал, как мне хочется соскочить с этого чертова колеса...
– она зябко поежилась.
– Давай уйдем отсюда, не стоит слишком долго маячить перед рестораном. И подумаем, как скоротать время. Нам нельзя расставаться, пока мы не узнаем результатов допроса Кибирева. Ведь действовать может потребоваться немедленно.

– Мы могли бы поехать ко мне, - сказал Андрей.
– Ольга знает, что приехала родственница из Самары, и просила пригласить тебя на семейный обед.

– Не сегодня, - отказалась она.
– Давай завтра или послезавтра. Сам посуди, как будет выглядеть, если в самом начале обеда раздастся звонок от твоего Игоря, и нам придется лететь куда-то, сломя голову. Поехали лучше ко мне. Отсюда совсем близко, и точка удобная, чтобы потом двинуться в любом направлении. Следуй за моей машиной.

Она направилась к своему "опелю".

– И все-таки, - спросил Андрей ей в спину.
– Кто вызвал тебя в Москву? Кто твой "работодатель"?

– Мне кажется, что наш "неизвестный", - не оборачиваясь, ответила она.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Перед поворотом на дачный поселок Игорь, сидевший рядом с шофером, опять оглянулся на заднее сидение, где между двумя дюжими молодцами был зажат Кибирев. Тот сидел тихо и неподвижно, не пытаясь возмущаться и вырываться. По пути Игорь предупредил его, чтобы он не вздумал поднимать шум, когда машина будет притормаживать на людных перекрестках, железнодорожных переездах и других подобных местах, потому что ухмыльнувшись, объяснил Игорь - "мы стрелять не будем, мы просто сдадим милиции, за кой-какую незаконную хирургию, которая на ба-альшой срок тянет". Вроде бы, Кибирев внял этому предупреждению, но не мешало проверить, насколько он усвоил урок, перед тем, как придется притормозить у главных ворот поселка с их охраной.

Чувствовал Игорь себя препаршиво. С какой стороны ни возьми, а они с Андреем замарались так, что хуже некуда. Во-первых, покрывали Курослепова. Продолжали отрабатывать гонорар для человека, которого больше всего хотелось раздавить, как насосавшуюся крови пиявку. Во-вторых, покрывали для того, чтобы Повару было сподручней уничтожить Курослепова; и, если глядеть в корень, продавали клиента за его же деньги. В-третьих, ради какой-то непонятной игры отдавали Курослепову на растерзание невинного человека невинного в том, в чем его пришлось обвинить - хотя того, кто делал операции по восстановлению девственности десяткам девочек, отлично зная, кто, зачем и почему эти операции ему заказывает, стоило за яйца вздернуть за такие дела, думал Игорь. Но - именно за то, что он совершил... И объяснив ему, за что его вздергивают.

Немножко грело сердце воспоминание о том, что было с Курослеповым, когда он увидел пленку. Игорь испугался, что их клиента хватит удар настолько он налился кровью и осел мимо кресла, выпучив глаза. Потом, когда он понял, что Игорь не собирается его продавать, а продолжает "отрабатывать свой гонорар" (знал бы он правду!), и что, более того, компаньоны спасли его, перехватив копию, которая явно предназначалась для глаз милиции, он закатил форменную истерику: визжал, матерился, брызгал слюной, требовал немедленно найти подонка, у которого находится оригинал, подробно описывал, что он с этим подонком сделает и одновременно чуть не плакал от жалости к себе.