– О-па!
– Бонакорси удивленно открыл рот и посмотрел на не менее удивленную Марту.

– Содерини сказал "один мой друг, алхимик", но не называл его по имени, - ответила Марта.

– Оружейник Содерини?
– уточнил Фредерик, - У него только один друг-алхимик, и это Иеремия. Этот Иеремия достаточно ученый муж, чтобы знать, как вызвать демона. И он совершенно точно демонов вызывал, причем неоднократно.

– Фредерик, давно ли ты в Генуе?
– удивилась Марта.

– Уже третий день, - гордо ответил Фредерик.

– Если алхимик друг Содерини, а нас выследил вызванный им демон, то клянусь матерью святого Козьмы, что убийца точно не имеет отношения к французам, - медленно сказал Бонакорси.

– А де Вьенну вас сдали в Банке, - сказал Фредерик. Он шел нам навстречу, когда мы везли деньги к сан-Донато. Получается, потом он развернулся, нашел солдат и погнался за нами. Причем прошло довольно много времени пока он нас нашел. Может быть, нас сдали и не в Банке, а как раз какой-то его шпион, следивший за Банком. У него есть свои люди во многих городах, и в Генуе тоже.

– Французский рыцарь грабит вкладчиков, забирающих свои деньги?
– ужаснулся Бонакорси.

– Ничего, что он покрывает контрабанду пряностей?
– спросил Фредерик, который с сегодняшнего дня перенес де Вьенна из друзей семьи во враги семьи.

– Марта, как он сказал тебе, почему хочет арестовать тебя и золото?
– спросил Бонакорси.

– Придумал, будто мы с Францем шпионы и что я убила Франца за какие-то шпионские дела. Хотя какое ему дело до того, что происходит не во Франции?

– А за что на самом деле?
– спросил Фредерик.

– Он мне изменил.

Фредерик удивленно фыркнул.

– Если бы каждая женщина, которой изменяет муж...

– Да что вы все, сговорились?!
– закричала Марта.

– Ладно-ладно, мне-то какое дело, - примирительно поднял руки Фредерик.

Марта замолчала.

– Не хотите говорить - не говорите. Дяде Максимилиану он все равно никогда не нравился.

– Черт бы вас всех побрал, - выдохнула Марта.

Все немного посидели и подумали о своем. Паузу прервал Бонакорси.

– Когда мы с Никколо и Маэстро уезжали от сан-Донато, я дал монетку мальчишке и попросил проследить, куда поедет фургон, который оставался во дворе. Незадолго до Вас, мессир, парень прибежал сюда и сказал, что проследил фургон до ворот французской портовой таможни. Он еще вертелся и просил денег за каждое слово. Я скормил ему монету за монетой половину флорина серебром, и выяснил, что фургон охраняли французские солдаты во главе с рыцарем, а за ними кроме моего мальчишки следил какой-то матрос.

– Какой еще матрос?
– спросила Марта.

– Матрос потом побежал в кабак "У святого Лаврентия", что напротив собора. Пробыл там совсем немного и побежал на корабль. На "Зефир", это новая и очень быстрая бригантина генуэской постройки. А принадлежит она капитану Габриэлю, также известному как Морской Кот.

– Зачем такой крюк?
– удивился Бонакорси, - Ближе к порту кабаков не нашлось?

– Это не он, случайно, был рыцарем чести на турнире в Ферроне?
– уточнил Фредерик.

– Он самый, - ответила Марта, - И я видела его с какими-то вооруженным людьми в толпе, которая смотрела на поединок на улице сан-Донато.

Фредерик встал с кресла и возбужденно заходил по комнате.

– Во-первых, нам надо завтра же собрать банду, проникнуть в Борго-Форнари и освободить дядю Максимилиана.

– Что?
– удивленно переспросил Бонакорси.

– Он арестован, - сказала Марта, - И вы с ним рыцари короля Франциска.

– При чем тут Его Величество?
– спросил Фредерик, - Это наше с де Вьенном частное дело. Он ограбил и заточил дядю Максимилиана, значит, он первый начал войну. Теперь моя очередь.

– Войну?
– Бонакорси удивился еще больше, - Разве войну начали не король Франциск с императором Карлом?

– Вы что, не знаете, что рыцарь может вести свою частную войну?
– возмутился невежеству доктора Фредерик, - Дядя Гёц только на моей памяти вел войну с архиепископом-курфюрстом Майнца Альбрехтом Бранденбургским, с имперским городом Вормсом, с герцогом Лотарингским и с ландграфом Гессенским.

– Извини, Фредерик, но ты пока еще оруженосец, - сказала Марта.

– Ко мне переходят обязанности старшего в семье на то время, пока старший не в состоянии их выполнять. Я должен защищать честь семьи.