«Эта песня в душе моей сызмальства…»
вернуться

Терёхин Леонид
Шрифт:

Добровольцы

Сорок второго годапамяти прочен запас.Формировалась ротаиз заключенных у нас.На привиденья похожи.Острые желваки.Робы из чертовой кожи.Чавкают башмаки.Лагерники со стажем,знавшие Колыму.Хлеб по-тюремному дажерезали: «Это – кому?».У одного, что в сединах,дерзко спросил я, босой:– Ты по какой судимый –по пятьдесят восьмой?Значит, ты враг народа!– Ты еще молод, пацан:лезешь, не зная брода,в душу без спроса к отцам.То маршировке учились,топая утречком в лад,то в рукопашной сходились,тыча штыками лопат.Легче под пули, под мину,чем ни за что – под расстрел.Лагерную хламидудружно сожгли на костре.В новой экипировке –звезды, обмотки, ремни –новенькие винтовки,клятвенно пели они:«Суровый голос раздается:клянемся землякам –покуда сердце бьется,пощады нет врагам!»Нет, ничего не забыто,горько нести лжевину, –но не затмила обидаболь за родную страну.На руки нас поднималис чувством какой-то вины…Что мы тогда понимали,глупые пацаны?!1988

Встреча 42-го года

Тот вечер, как памяти сколом,зажегся, звездою стоит!..Мы вымели, вымыли школу,раздвинули парты, столы.Собрали солдатские каски,указки штыков и моткибикфордовых молний…И классыоткликнулись вновь на звонки.Подарки панфиловцев-шефов, –я «раковой шейкой» хрустел…Нас всех, пламенея на шее,огонь красных галстуков грел.Оттаяла елка капелью,приблизился сценки овал…Мы пели, пели, мы пели,мы в стынь выдыхали слова:«Я встретился с ним под Одессой родной,когда в бой пошла наша рота.Он шел впереди, автомат на груди.Моряк Черноморского флота.…Тринадцать ранений хирург насчитал,две пули засели глубоко;в бреду черноморец-моряк напевал:«Раскинулось море широко…»А после тихонько меня он спросил:«Быть может, заедешь в Ахтырку?Жене передай мой прощальный привет,а сыну отдай бескозырку…»Мы пели.И каждою жилкойжеланье – как пламя свечи:пилотку иль бескозыркуот павших отцов получить!Мне грудь обжигала и нёбопод новый годта песня!..Нас так было много –солдатских детей и сирот!..Нас меньше уже остается –заморышей страшной войны,та песня теперь не поется,те годы – удалены.Погодки и одногодкина икры натруженных ногнакручивают, как обмотки,неровные версты дорог.Но память нас вновь оглушает,когда, как надежный оплот,вернувшись домой, возвращаюттеперь сыновья нам тепло.Мы пели, в полях ПодмосковьяПобеды услышав шаги, –и клич ее в свисте осколковстальной сталинградской пурги.1981, декабрь – 1986, май

Суд

Отгородили их веревкойв фабричном клубе и потомдетей солдатских за морковкусудили выездным судом.Ее набегом, с голодухинадергали, за что ужепо здоровенной оплеухедосталось им от сторожей.Сосед по парте мой, дистрофик,дрожал, как тонкий стебелёк.Глядели судьи гневно, строго,непримиримо – будет срок.Но – у одних я видел слезы,а у других во взгляде – боль…Шли чередом своим допросы,изобличал всех факт любой.Ломались, как тростинки, судьбы,слезинки падали из глаз:«Простите, пощадите, судьи,нас в первый и в последний раз».Стояли, за руки все взявшись…Не всех простили. И во тьмудвух сверстников моих дрожавшихи бледных увели в тюрьму.Я шел и плакал по ребятам.Да в чем же их была вина?И после понял: виноватабыла во всем одна война.1967

«Я приду к тебе лугом и клевером…»

Я приду к тебе лугом и клевером,воздух твой прозрачен и чист, –разболелся я и расклеился,излечи меня, лес, излечи!Вдоль опушки веселое солнценачинает свой ранний обход,и в халатиках, из-за сосен,выбегают березки вперед.Мне брусника и земляникавитаминов полезней любых,и проходит вся боль моя мигомот таблеток орехов лесных.Не спешу, надо мною не каплет,не боюсь на полянке простыть,лучше снадобий всяких и капелькапли стылой молочной росы.Подпалило закатом верхушки,спать у леса ложусь на видуи взамен кислородной подушкия охапку сена кладу.И меня в притихшую полночьубаюкают сладко ручьи…Я тебе доверяюсь полностью,излечи меня, лес, излечи!1968

Опалиха

Я поднимаюсь с восходом опаловым,бросаю в рюкзак консервы и спичкии уезжаю в родную Опалихупод голосистый напев электрички.…Невеста моя зеленоволосая!Нам хватит с тобой тишины на двоих.С зарей на рогах пугливые лосишаги мои слушают в чащах твоих.Отец по твоим полянам, пригоркамс косою шагал, седой от росы, –и горько ты плачешь осинами горькимии утираешься мохом трясин.Глаза бочагов твоих грустными думамитогда заволакиваются на миг,и скорбно пустыми глазницами-дупламидеревья умолкшие смотрят на мир.Им – вечная память!А нам – годы долгие!Загадку жизни зелень таит.Уйду и я тропинками колкими,умывшись зеленым дождем твоим.Уйду…А сегодня – сочными ядрамиорехов спелых хрущу окрест.Спасала меня ты грибами и ягодами,когда несла земля наша крест.О память!Теперь – тишина в Подмосковье,лишь струны сосен – как струны арф,да май вскипает пеной морскою,и соком в июле брызжет трава.И, разорвав окружение минное,ты сорвала повязки, бинты…Но на душе, моя родина мирная,опять неспокойно, тревожишься ты.И я тревожусь, родная Опалиха,чтоб зелень волос твоих не опала.Чтобы в глазах твоих бочаговсветились звезды, плыла синевачтоб мирно струился дым очагови прорастали в земле семена.1964

В гостях у Венеры

Доброй ночи, Венера!В такуюнеземную прозрачную синь,может быть, ты о Марсе тоскуешьи мечтаешь увидеться с ним?Но орбиты сойдутся не скоро…Не горюй, не качай головой!Я глазами больших телескоповкаждый вечер любуюсь тобой.Положи мне на плечи рукииз тончайших волокон эфира.Плюнь на бога войны! И лучшеполюби апостола мира.Если горе – мы в горе суровы,если радость – раздайся круг!Мы честны и верны на слово,чтим и ценим золото рук.На земле сейчас липами пахнети березки в самом соку,моя матушка только ахнет,увидав такую сноху.Будешь долго, тревожно и частовечерами глядеть на часы.Ты познаешь земное счастье,ты полюбишь земную синь……За бураном, за ливнем, за вьюгойлик загадочный вижу вдали.Я тебя все равно завоюю –человек, сын и житель Земли.1955

«Я знакомством с людьми влиятельными…»

Я знакомством с людьми влиятельнымипохвалиться – увы! – не могу:не бывали моими приятелями,не вращался я в этом кругу.Но в другие входил я знакомства,и с другими большими людьмия дружил, доверявшими полностью,одобрявшими планы мои,положенье и вес имевшие,не бросавшие слов зазря, –все строгальщики и разметчики,все раст'oчники и слесаря.А каким я красавицам пальчикицеловал, прикасаясь слегка! –Все шлифовщицы, автоматчицы,контролеры из ОТК.Люди самого высшего звания,самой в мире высокой мечты,созидания и дерзания,доброты, красоты, чистоты!1967

Николаю Анциферову

Как холодный пласт антрацита,спину жжет промерзший асфальт.Николай Степаныч Анциферов!Коля! Что с тобой? Ты ослаб?Каждый вздох – учащенный, с болью.Круто выгнута грудь – как лук.Над тобой, как сирена в забое,помощь скорая режет слух.Только поздно, наверно, поздноподплывает шприца цеппелин…И в глазах сквозь сумрак морозныйзвезды зимние отцвели.Вот и всё.Как обвал на шахте.Темнота и порода вокруг.И снимают рабочие шапки,Мнут в тисках антрацитовых рук.Ты от них далеко.В одиночку,без заданья и графика смен,рубишь строчек пласты долгой ночьюв тесном штреке московских стен.А в окне, как весенняя почка,протирая стекло без конца,с нетерпеньем любимая дочкаждет отца…Мы с тобою одной закваски:Только я из забоя цехов.Не замешиваем мы краскина воде для своих стихов.Только нам, работягам, под силу(за глаза скажу и в глаза)о рабоче-крестьянской Россиинастоящее слово сказать.Чтоб народа дела и заботыне истерлись в слове слепом,чтобы песня полей и заводов –как в гербе нашем молот с серпом!…Все смотрю:вдруг в плащишке потертом,до бровей карниз-козырек,ты пройдешь с улыбочкой тёркинскойчерез площадь наискосок…1965