«Эта песня в душе моей сызмальства…»
вернуться

Терёхин Леонид
Шрифт:

«Осенний лес…»

Осенний лес.Вокруг темно и пусто,от тишины тоскливо грудь щемит.Природа –как осмысленное чувство,которое внезапно осенит.Из паутинок влажный воздух соткан.Открыта красоты величина.Природа –как осмысленная совесть,в которой наша жизнь заключена.1981

Былина об Илье Муромце и Соловье Разбойнике

Верховный жрец Перуна, Богомил,главы пред новой верой не склонил.За красноречье прозван Соловьем,остался он язычником во всем.Христианских догм мудрёных словесане принял Богомил – ушел в леса.И у березы у покляпыя, как сыть,зло затаился Одихмантьев сын.Свистал он по-соловьему в глуши,кричал он по-звериному в тиши.Разбоем всю округу всполошил –и Соловьем Разбойником прослыл.Владимир Красно Солнышко мрачнел,в дурные слухи верить не хотел.Он всемогущ, есть сила у него, –но справиться с разбойником не мог.И Богомил не мог ему проститьтого, что Русь Владимир окрестил,того, что в Днепр повергнут был Перуни жрец верховный посрамлен в миру.Кипела в нем языческая страсть,два чувства оставляя – месть и страх.Тысячелетняя стучала мысль:природа божество – ему молись!Стрибогу, Хорсу, Мокоши молись,полям, лесам и солнцу поклонись!Бунтуй в груди, языческая страсть,церковную не принимая власть!..Но окрещен по всей Руси народ.Он против новой веры не пойдет.Недолго Богомил в лесах гулял.Мужик из рода Муромцев – Ильяхожденьице почувствовал в ногах,владеньице почувствовал в рукахи после тридцати трех долгих летперед собой увидел белый свет.Он силушку великую имел:кабы колечко он нашел в земле,схватил бы за колечко, потянул –на рёбрышко б земельку повернул!Разбойника услышал за версту,подъехал к Леванидову кресту.Стрелою лук разрывчатый пропел, –и Соловей Разбойник окривел.Прикованного к стремени, Ильявезет по чисту полю Соловья.Его привозят в стольный Киев-град.Народ сбежался. Князь доволен, рад!..Но недовольны хитрые попы.Не так они наивны и глупы.Уместен ли на площади смешок?!Народ смеется! Князь позволить мог?!Каким ни стал злодеем Богомил, –жрецом верховным все-таки он был!Повергнут жрец один. Но и другойсвоей рискует тоже головой.Мужик простой Илья, не ровен час,сегодня – Богомила, завтра – нас.И, облачившись в золотой убор,они готовят князю наговор.Владимир Красно Солнышко сердит.Уже он косо на Илью глядит.Уже в холодный погреб, как в тюрьму,Илью сажают… Горько одному.И если бы не жалость, добротаАпраксы-королевичны, пропал.…Но долго он не просидит. Когдана землю русскую придет беда,и князь и церковь вспомнят про Ильюи слезы возле ног его прольют:– За веру и отечество постой!.. –Илья – он незлопамятный, простой,он не уйдет в лесную глушь, чтоб таммстить за обиды личные князьям;и не уйдет в разбойники, когдана Русь пришла незваная беда.Он меч возьмет. Он сядет на коня.И вражеская затрещит броня.Врагам побитым потеряет счет.Отечество и веру он спасет!1973

Страничка детства

На праздники к нам собирались гости –дядья и тетки – бабы, мужики…Сентябрь сыпал листья щедрой горстьюи паутинок расставлял силки.Кто пел, кто плакал, кто в углу балакал,кто вспоминал веселье старины…Отец срывал со стенки балалайку, –и три струны, – как тридцать три струны!И дядя Коля начинал от печкивприсядку развеселый дробный пляс, –и сыпались как семечки словечкии озорные искорки из глаз.И гнулись коромыслом половицы,пыхтел коротконогий самовар,плясали чашки в блюдцах – и по лицамперебегал веселия пожар.А дядя Ваня как идейный рыцарь –партийный и серьезный – за столомсидел напротив всех передовицейс торчащим из карманчика стилом.Он говорил карающе-суровоо бдительности, о врагах извне,о пятилетке и о сжатых сроках,о фракционной пагубной возне…Я слушал, обожженный мыслью страннойи резкой, как внезапный поворот:вокруг меня – рабочие, крестьяне,вокруг меня не гости, а народ!Я видел их морщины и мозоливсех прожитых и предстоящих лет,во взглядах – неотступен и назойлив –все той же доли отражался свет.Такой нагрузкою нечеловечьейэпоха их старалась придавить,что только в пляске расправляли плечи,чтоб завтра снова груз на них взвалить.1982

«Я прыгаю с кочки на кочку…»

Я прыгаю с кочки на кочкув глухом и продрогшем лесу.Березы в пуховых платочках –слезинки звенят на весу.Мне странно, чудн'o, непонятно:недавно совсем этот лесразгульно, светло и набатнонаполнен был музыкой весь.На сече, полянах и в чащах,где нынче в сугробах увяз,встречал хлебосольною чашейсвоих не скудеющих яств.Вчера еще был он могучий,веселый и радостный был,распарывал кронами тучии жарко туманом клубил.Ни смерча, ни тьмы не боялся,грозы не пугал его зык,качался, плясал, и смеялся,и молнию брал за язык.И каждой полянкой лучился,и каждой речушкой светлел!..Чего же с ним нынче случилось,как с воином, сникшим в седле?Что сделать, мой лес, мой кормилец,души моей храм и алтарь,чтоб кроны твои распрямилисьи радуги встали врата?Чтоб листьями вспыхнули ветви,смахнув холодов маету,и сдули весенние ветрыс лица твоего немоту?1979

«На стволах еще зимняя ожеледь…»

На стволах еще зимняя ожеледь.Набухают капелью сучки.Но деревья проснулись и ожили –прорезаются почек зрачки.Гусли-кроны запели под пальцамиветра южного в вышине.И колючки, под снегом напарившись,ель отряхивает, как шинель.Я пальто надоевшее сбрасываюна поваленный ствол сгоряча.Что такое ты, жизнь? – тихо спрашиваю.И ответ слышу в смехе ручья.1981

«Как рано птицы просыпаются…»

Как рано птицы просыпаются!Еще в чащобах темнота,а над землей уже взвиваютсязаливистые тенора!..Над властью ночи затянувшейсяони поют легко и всласть.И славят власть зари проснувшейся –одну-единственную власть!1981

«Читаю – как книги, читаю…»

«Есть лица…»

Николай Заболоцкий
Читаю – как книги, читаю,открыто и между строк,я встречные лица – листаюлюдской ежедневный поток.Есть лица, лишенные лоска,но в них – родников чистота.Есть лица – они, как из воска:в бесцветных глазах пустота.Есть лица – повсюду зачем-тонесут, словно груз на плечах,таинственного значеньяи предназначенья печать.Но вижу все реже я лица,чтоб слезы, как сок по коре,могли по морщинам пролитьсяи состраданьем гореть.1980

Дуэль

Когда поэту отмеряет жизньпоследние шаги, сознанье точитне страх, а мысль, что не успел сложитькаких-то самых главных своих строчек.Когда он поднимает дулом вверхсвой пистолет, дуэль считая вздором,он верит, что его короткий векне оборвется на последнем вздохе.О Лермонтов,тот роковой барьер,как речки горной высохшее русло,остался навсегда между бровейглубокой складкой у поэтов русских!Как одноглазый богатырь, Машукзеленым оком мутного Провалаповел – и убедился, что ношуи я в своих глазах тот миг кровавый.Поверил мне, что разговор начнусегодня неспроста о дне вчерашнем –и сверху одобрительно качнул,как шлемом, острым шпилем телебашни.Поэт, простите эту дерзость – всталя на поляне, чтоб хоть на секундупочувствовать тот миг, когда хлесталкрупнокалиберно свинец секущий.Слежу за амбразурой вражьих глаз,сужается зрачок стального дула…И в голове не страх, а только дума:не растерявшись, встретить смертный час.От яда пуль, от яда языковне задохнулась русская поэзия,и расстоянье в двадцать пять шаговпоэты проходили – как по лезвию.Любовь и ненависть разъединитья не могу в самом себе сегодня,их только вместе я могу носить,как верующий носит крест господний.Стою на перекрестке этих чувств –всего лишь шаг от радости до боли,и не хочу я принимать любоепохлопыванье мило по плечу.Кто не протянет мне в ответ руки,жест каждый рассчитав свой меркантильно,не так страшны: я все-таки – о другихв глазах которых прячется Мартынов.Я знаю, что и в наш жестокий векценою дорог'oй за промедленьепорою платим мы, стреляя вверхи с недругом идя на примиренье.Последний взгляд на север, взгляд тоскиРоссия – за Бештау, за полями…Поэты гибли на лесных полянахи в каменных коробках городских.И хлестануло вдруг в лицо огнем,и тишина мгновенно раскололась,и по отрогам гор ударил гром –и сквозь обвал услышал я ваш голос!Стихи, под этим плачущим навзрыдрасколотым и раскаленным небом,как нервы оголенные грозы,жгли изнутри огнем любви и гнева!1971, г. Пятигорск, гора Машук