Но девушкам журнал был явно неинтересен. Они уже успели представиться, выяснили имя Всеволода и теперь приставали к нему с какими-то пустяками, в которых явно прослеживались намеки, да и наметки на продолжение такого интересного знакомства. Болтовня становилась все оживленнее, и парень почти совсем не смотрел на экран, не то, что по сторонам, как вдруг…

Отец резко стиснул руку сына и развернул его к экрану. Там, под бодрый наигрыш тапера, какие-то люди азиатской наружности трясли руки каким-то людям европейского вида. Тут же возникли титры:

Встреча представителейСоциалистическойНароднойЯпонскойИмпериив Кремле.

Новые кадры: те же азиаты сидят за столом и что-то бурно обсуждают с не азиатами. Всеволод узнал двоих не азиатов: Сталин и Буденный. Кроме них были еще какие-то люди, которые о чем-то говорили, но вот снова возникли титры:

По поручениютоварищаЕгоБожественногоВеличества, КоммунистическогоИмператораЯпонии, членыЯпонскогоПравительствапередают руководителямПартиии Правительства СССР проектвторойчастиДоговорао Содружестве и Взаимопомощи.

Всеволод перевел взгляд на отца. Тот сидел, не шевелясь, словно окаменев, и смотрел на экран с таким выражением… таким выражением… Он не знал, как его определить, но вдруг вспомнил, как в восемь лет впервые увидел гадюку. Тогда он тоже замер, и, наверное, вот также смотрел на длинную, серо-черную змею…

Киножурнал закончился и начался фильм, но отец поднялся и потащил сына за собой, бросив лишь: «Вещи не забудь». Они молча прошли к выходу, также молча покинули здание театра и двинулись к пристани.

Наконец младший рискнул нарушить молчание:

— Папань, ну ты чего? Чего стряслось-то?

Старший остановился и оглядел сына долгим, каким-то тягучим и тянущим взглядом.

— Ничего не случилось, — ответил он неестественно ровным голосом. — Совсем ничего. Просто мы с тобой оказались в какой-то параллельной реальности, об истории которой я не имею ни малейшего представления. И о том, что теперь нам делать дальше — тоже…

С этим словами он отвернулся и пошел, бормоча себе под нос: «Товарищ Его Божественное Величество Коммунистический Император. Каково, а?»

[1] Утятница (уточница, гусятница) — дробовик сверхкрупного калибра для промысловой охоты на гусей и уток. Калибр утятницы может достигать 50–60 мм, а заряд дроби — 0,5 кг! В настоящее время повсеместно запрещена.

[2] Верес — можжевельник (северные диалекты)

[3] Устаревшая русская мера объема жидкостей. 1 четверть = 1/4 ведра = 3,0748 л. Следует помнить, что четвертью также называлась мера объема сыпучих тел (зерно, мука и т. д.), причем эти четверти не были равны друг другу и отличались весьма значительно

[4] Известная фраза из шуточной песни Л. Утесова «Извозчик».

[5] Устаревшее название парикмахера, позаимствованное Волковым старшим из одноименного рассказа Н. Лескова

[6]Рижский (Крестовский) рынок — рынок в Москве, расположен на проспекте Мира, рядом со станцией метро «Рижская» и напротив Рижского вокзала. Получил известность в конце 80-х годов XX века как центр зарождающегося кооперативного движения.

[7] Центральный Рабочий кооператив — многолавочный кооператив, имеющий целью обслуживать потребительские нужды рабочего населения данной местности.

[8] И. Ильф, Е. Петров «Золотой теленок»

Глава 4

История была пришпорена, история понеслась вскачь,

звеня золотыми подковами по черепам дураков.

А.Н. Толстой «Гиперболоид инженера Гарина»

Пароход «Свердлов» густо дымил и весело шлепал плицами гребных колес по глади Онежского озера. На палубе было людно: многие пассажиры купили билеты без места, так что теперь они сидели или лежали где придется. Некоторые, развязав узелки с немудрящими харчами, с аппетитом закусывали, а кое-где исподтишка уже плескали в жестяные кружки первачок…

Отдельно от этой толпы, на самом носу парохода стояли двое: крепкий мужчина средних лет во френче, с непокрытой бритой наголо головой, и высокий парень в гимнастерке и японской командирской каскетке. Старший стоял неподвижно и молча смотрел на бегущую вдоль бортов воду, а младший все переминался с ноги на ногу, и то склонялся вперед, то наоборот откидывался назад, стараясь заглянуть в лицо своего спутника.

Разумеется, это были Волковы. Всеволод-старший сперва сидел в каюте, недвижимый и безучастный ко всему, словно Будда, а когда Всеволод-младший попытался его расшевелить, вышел на палубу. Сын всерьез опасался за душевное здоровье отца: в таком состоянии он видел его только один раз, на следующий день после похорон матери. Тогда старший Волков вот так же долго сидел в кресле, уставившись в одну точку, практически не реагируя ни на какие внешние раздражители…