Мария смотрела на него и не видела в нем прежнего Зоренфелла, того, которого знала в первые дни знакомства. Стало меньше грусти от воспоминаний, больше искренности и эмоций, больше жизни в нем самом. При мысли о том, что такой эффект произвела на него именно она, Мария ненароком смущалась и не хотела принимать свои выдумки за правду, хоть и понимала, к чему тот клонит.

— Ребята дружили в широком кругу, но каждый имел злобу на другого, а говорили об этом лишь по секрету, как-то к слову и даже сразу после того, как этот человек ушел на пару метров. Я, желающий узнать о дружбе, не понимал, как она может быть такой паршивой и грязной. Когда все собрались снова той большой компанией, я высказался напрямую, но… меня никто не понял. Девушка, с которой встречался, посчитала меня идиотом, а те, кто поливали грязью друг друга — сплотились и обругали меня. Сплотил ли я их в тот момент? Не знаю, но случаев, подобных этому, было предостаточно…

— Получается, история повторялась до тех пор, пока тебе не надоело?

— Ты права, после я разочаровался в людях. Не только в узком смысле, в масштабах мелких компаний, а в глобальном — мы уничтожаем леса ради бумаги в виде денег, мы загрязняем моря и океаны, мы убиваем животных, мы убиваем себя. Следить за всем этим — невозможно, а не видеть — нереально.

— Но разве не было за это время чего-то хорошего? Настоящих друзей?

— Доррен, больше никого не смог найти. Однако недавно все изменилось, когда мне поручили передать тебе домашнюю работу… — посмотрел на неё Зоренфелл, сравнивая её тогдашнюю с нынешней. — Я и не знал, что буду тебе помогать, мне просто не хотелось оставлять Эриха в таком положении, не хотел стать подобным тем, кого я презираю. Поучая чему-то тебя, я учился сам, приходил к осознанию чего-то нового, просто высказывая свою точку зрения. «Обучая ближнего, станешь мудрее сам» — к такому выводу я пришел, если молвить по-философски.

— О, да ты еще и в философы заделался.

— А что, отличная идея, — усмехнулся он.

— Я заметила в тебе изменения. Тот отрешенный Зоренфелл никак не сравнится с настоящим галантным кавалером и прекрасным другом, каким ты сейчас являешься.

— О-хо-хо, такого мне еще никто не говорил, благодарю… — сделал он легкий поклон. — Однако, подобное можно сказать и о тебе — из пацанки рокерши Вы, Мария, преобразовались в превосходную, милую и робкую леди, поражающей своей искренностью и непревзойденной красотой всех окружающих, что было недавно доказано.

— Смущает же, ну! — взъерошилась она, а щечки покраснели.

— И мне тоже легко быть рядом с тобой, говорить обо всем, делиться мыслями, что-то подсказать, ведь ты меня подтолкнула к позывам альтруизма… И я, как и ты, не думал, что у меня получится встретить такого человека, что станет для меня столь близким, словно семья…

Зоренфелл ловким движением руки подхватил тонкую и нежную ладонь Марии и притянул её к себе, взяв в крепкие объятия и передавая свое тепло. Она слышала его сердцебиение и ощущала свое трепещущее сердце. Эмоции захлестнули их с лучами восходящей луны и они…

«Да неужели течение моей бестолковой жизни вернулось в нужное русло? — зевая от звонка будильника и с утренним солнышком на лице, подумывал Зоренфелл. — Все шибко веселые приключения закончились и можно возвращаться в родимую рутину… Если подвести итог того, что недавно происходило, то я вполне себе доволен: Мария вернулась в школу, Эмбера подтолкнул к чему-то новому, правильному и более моральному, а Майя… Фиг её знает, что у неё на уме, но, думаю, и там все нормально. А вот что касается меня…»

Реальность оказалась такой, о какой Зоренфелл и размышлял: то самое привычное ему небодрое утро, представление картины сегодняшнего дня, встреча со знакомыми и — как он мог убедиться за последнее время — дорогими для себя людьми. Но и без ноток изменений не обошлось.

Неделя мимолетно пролепетала перед глазами, но внесла огромный вклад в жизни пусть и немногих, но хороших людей, изменила их и подарила нечто новое. Если доселе Зоренфелл мог прогнозировать возможные события на ближайшие дни, то теперь этим он не может похвастаться, учитывая хотя бы свою собственную непредсказуемость.

У утра появилась и положительная черта, какой ранее не было. Отныне Зоренфелла каждое утро будет ждать милая и добродушная девушка, с которой он сильно сблизился. Мария стала для него кем-то большим, чем просто другом, хоть многое он от неё и скрывает. «Всегда будут сокровенные секреты, с которыми ты будешь бороться, не выпуская из собственной клетки — это твое личное испытание».

— Давно ждешь?

— В окно увидела и вышла, а ты не заметил?

— Не-а…

— Спишь, похоже, на ходу… Как всегда, Зоренфелл, — миловидно улыбнулась Мария так, как умеет только она.

— А вот и нет, просто думал о своем, — возразил парень.

— О чем, если не секрет?

— О том, как ты расплавила мое стальное сердце своим жгучим пламенем!

— И как с таким талантом ты до сих пор не пошел в драматургию? — давалась диву Мария. — Ах, точно, можешь не отвечать, — не успел он сказать слова, как его тут же перебили, — для тебя ведь слишком напряжно что-то долго учить, когда вместо этого куда интереснее будет поспать!

— Ну эй, хватит тырить мои слова…

— Читаешься как открытая книжка, Зоренфелл, сдаешь обороты.