Он крутанул пустую кружку. Я, не спрашивая, встала и налила еще чая ему и себе, чтобы чем-то занять молчание.

— Да, он допустил ошибку, но он от этой сделки теперь отстранен, и ее веду я.

Угу, спасибо. Хрен редьки не слаще.

Он длиньше.

Хотя я не мерила.

Мысли, вильнувшие не в ту сторону, я призвала к порядку и утопила в чае. А упорный Мирослав, теперь я веду эту сделку, Радомилович, продолжил:

— Я клянусь, что “Азоринвест” не имеет отношения к пожару. Ты мне веришь?

Я криво улыбнулась — не ему, а танцу чаинок:

— Скажем, так… Теперь я допускаю, что это могли быть и не вы.

Будем считать, что “Как же с тобой трудно, женщина!” мне послышалось. А то, подстегиваемая стрессами последних недель, я могла бы и добавить трудностей в копилку.

— Ладно, — Мир со вздохом откинулся на стену. — Лучше подумай, кто еще может быть заинтересован в вашей базе отдыха?

Я отмахнулась:

— Да кто еще… — и умолкла.

Черт. Черт-черт-черт!

— Что? — Мирослав даже вперед подался, и глаза азартом блеснули.

Я неохотно, осторожно подбирая слова призналась:

— Несколько лет назад на “Тишину” уже совершалась рейдерская атака, — Азор привычно вскинулся, что их атака не рейдерская, я привычно взглядом дала понять, что я по этому поводу думаю… Обмен любезностями, куда без него. — Правда, не “на мягких лапах”, а силовая. Но в тот раз нам повезло. Сотрудник базы сумел вывезти с территории печать и ключевые документы, а без них захват терял смысл…

Мирослав смотрел странно.

Я ответила вопросительным взглядом: что?!

— Ты тоже там была?

Нет, я мимо проходила!

Макса тогда не было в городе — каждый год в конце лета-начале осени, примерно в одно и то же время, он на пару недель улетал через полстраны, в дикую тмутаракань, порыбачить и пошататься по камчатскому заповеднику. Захватчики подгадали визит именно к этому моменту — уверена, будь он на месте, они на такую наглость не решились бы. Разоружили охрану, согнали персонал в приемную административного терема…

Отобрали сумки и телефоны.

Крепкие ребята в черных масках и с оружием действовали привычно и деловито.

Мы столпились внизу, кучка испуганных людей, в основном, женщин — мужчин на базе совсем мало было. Я придерживала руками объемный живот: на моем шестом месяце он был уже здоровенным.

Трое из нападавших остались на первом этаже, контролировать сотрудников “Тишины”, а остальные быстро, но без суеты расползлись по зданию.

Моё сознание словно расслоилось: я одновременно наблюдала холл, стойку администратора, диваны, мою куртку рядом, которую я же и уронила несколько секунд назад, когда плечистые парни в черном завернули меня от выхода, и одновременно отчетливо видела, как на втором и третьем этажах потрошат бухгалтерию, кабинеты юриста и Елистратова.

Нет, видела — не то слово. Просто знала, и всё. Без каких либо усилий, безо всякого желания со своей стороны, я знала, кто, где и чем занимается. Отдельно по каждому и одновременно обо всех.

От страха тошнило.

“У меня пока нет” — сказал один другому наверху.

Я медленно покосилась вперед всем телом, сгибаясь, сворачиваясь вокруг своего живота.

“Пока не нашли” — отчитался кто-то в телефон.

Первый стон был почти не слышным.

“Ищем, ищем!” — подбодрили черных на третьем этаже властно и уверенно.

Второй стон оказался громче.

Третий… потом я не считала: скулила в голос, обвив руками бесценное пузо, зажмурившись и стиснув зубы, сосредоточившись на ощущениях внутри себя.

И всё же переговоры черномасочных лились через мое сознание.

“Первый, первый, у меня тут беременная, согнулась и орёт, что делать?”

“Четвертый, ты что, с ума сошел?”

“Твою мать, первый, она, кажется, рожает”

Длинная матерная тирада.

“Четвертый, ждите. Сейчас я получу инструкции”.

Испарина на моем лице, я уже ору, не затыкаясь, мое непрерывное “Ой, ой, ой!” — устойчивый аккомпанемент переговоров черномасочников.

Первый на третьем этаже говорит в телефон про рожающую бабу, и я не достаю своим странным знанием до того, кто ему отвечает, но спустя минуту Первый резко приказывает в рацию: в больницу ее, быстро! Никаких мертвых детей!

Меня подхватывают с двух сторон чужие руки, но я отчаянно пищу, и меня отпускают.

Я поднимаю с пола куртку:

— Сумка! Моя сумка! — и тянусь за ней в общую кучу.