Тотчас же раздался тот устрашающий клич, от которого кровь стынет в жилах:

– Человек за бортом!

– Ивон! Мальчик мой! – в ужасе закричал Беник. Юнга приходился племянником боцману.

Второй помощник бросил спасательный круг.

– Убрать грот! note 47 Убрать фок! note 48 Когда капитан впопыхах выскочил на палубу, корабль уже стоял.

Кто-то снова страшно закричал: «Человек за бортом!» – и бросился в воду.

Это был Феликс. В мгновение ока стащив с себя куртку, он вскарабкался вверх по сетке и, не думая об опасности, кинулся в бурлящие волны, в которых бился незадачливый паренек.

К несчастью, если бесстрашный спасатель плавал как рыба, то юнга вовсе не умел плавать. Он судорожно барахтался, то и дело шел ко дну, но тут же, подхватываемый волной, на мгновение вновь появлялся над водой. И все это на глазах экипажа. Затем волна опускалась, и мальчишка опять уходил ко дну, простирая руки и испуганно вскрикивая:

– Помогите!

На этот жалобный крик отозвался Феликс:

– Держись, малыш! Я с тобой!

Измученный Ивон заметил спасательный круг, хотел было ухватиться, но промахнулся и в который уже раз ушел под воду. Следующий круг тоже пропал зря, волны тут же унесли его.

Когда Феликс увидел мальчика в третий раз, тот был недвижим, словно мертвый.

«Бог мой! Неужто поздно?» – подумал Обертен.

В два приема он подплыл к безжизненному телу, что есть силы вцепился в тельняшку и, работая свободной рукой, попытался добраться до корабля. «Дорада» благодаря усилиям второго помощника отошла не слишком далеко. Однако в море опасность подстерегает даже такого смельчака, как Феликс Обертен. Он запутался в собственных штанах, к тому же юнга, которого спасатель пытался поддерживать под голову, тянул вниз. Бакалейщик плыл все медленнее, не хватало дыхания. Силы оставляли его, и Феликс начал сомневаться, что сможет догнать корабль.

Беник от бессилия топал ногами, ругался как извозчик, проклинал сатанита – несомненную причину катастрофы, и хотел броситься в воду. Дважды капитан и два матроса силой удерживали его.

– Несчастный! Разве ты не видишь, что пропадешь в волнах?

– Гафель note 49 за борт! – скомандовал Анрийон, увидев своего друга метрах в двадцати от «Дорады».

Гафель прикрепили к якорной цепи и бросили в воду. Феликс заметил кусок дерева, собрал последние силы, проплыл еще немного, ухватился за него и, слабея, прошептал:

– Тащите!.. Скорее… Иначе я утону.

В результате всех перипетий «Дорада» оказалась развернута против ветра. К счастью, он немного успокоился. Этого было достаточно, чтобы матросы могли отдохнуть, растянувшись на палубе.

Но как вытащить полумертвого ребенка и мужчину, который уже совсем выбился из сил?

Феликс, изнуренный, с глазами, полными ужаса, чувствовал, что теряет сознание. Еще несколько минут, и будет поздно.

Дело наконец дошло и до Беника. Он сбросил куртку и прыгнул в воду. Привязав мальчика к цепи, боцман крикнул матросам:

– Тяните!

– Теперь ваша очередь, месье, – обратился он к Феликсу, торопливо обвязывая его веревкой.

– Уф! – прошептал тот. – Самое время…

За борт выбросили третью якорную цепь. Это позволило выровнять судно.

Когда Беник взобрался на борт, капитан перехватил у него из рук Ивона и отнес на кухню. Там он раздел парнишку и принялся приводить в чувство. Опомнившись, к нему присоединился и Феликс. Подошли еще два матроса. Потрясенные, они молча окружили мальчика, не подававшего признаков жизни.

Потекли бесконечные, томительные минуты ожидания. Но вдруг юнга открыл глаза. Все облегченно вздохнули.

– Спасен! – торжествовал капитан. – Кок! Чашку горячего вина! Я заверну его в одеяло и отнесу поближе к печке. А ты-то как, Феликс? Ну и плаваешь же ты, старик! Что-нибудь нужно?..

– Лучшее лекарство для меня видеть, как малыш возвращается к жизни.

Мало-помалу придя в себя, боцман ухватил своими ручищами руку Обертена, сжал ее так, что кости затрещали, и проговорил осипшим голосом:

– Месье, у вас золотое сердце – слово Беника, я знаю, что говорю. Это настоящий поступок! Видите ли, малыш – старший из шестерых детей моей бедной сестры, она вдова, муж пропал в море… Вы спасли нас обоих. Поверьте, без него я не вернулся бы в Роскоф. Располагайте мной, как вам будет угодно.

Произнеся столь пространную речь, обычно немногословный моряк смутился. Грудь его тяжело вздымалась, глаза наполнились слезами, он вот-вот готов был разрыдаться и без конца тряс руку Обертена.

– Ну-ну, боцман, я сделал лишь то, что должен был сделать. Не будем больше об этом. А тебе, Ивон, – улыбнулся он мальчугану, – придется, пожалуй, подучиться у меня плаванию, чтобы впредь ничего подобного не повторилось.