И так как Ивон, в свою очередь, начал быстро бормотать слова благодарности, Обертен перебил его:

– Выпей-ка лучше вина, поспи хорошенько, и через два часа все как рукой снимет.

– Позволь и мне поблагодарить тебя, дорогой мой Феликс, – произнес капитан, – без тебя…

– Как? И ты туда же? Да вы сговорились свести меня с ума. Не надеть ли мне по такому случаю фрачную пару? К тому же я, по-моему, уже схватил насморк.

Но напрасно парижанин пытался остановить поток благодарных речей. Как только он появлялся на палубе, его тут же обступали и устраивали настоящую овацию. Чем немногословнее были матросы, тем больше смущала Феликса их искренняя признательность.

– Друзья мои, прошу вас, не надо преувеличивать мою заслугу в этом деле.

– А знаете ли вы, месье, – начал один из матросов, – в какой компании оказались?

– Да уж!.. – подхватил другой.

– В компании? Не понимаю…

– Видите ли, тот кусок дерева, что мы бросили вам, был в двух местах будто топором подрублен…

– Рядом с вами сновала огромная акула…

– Следы ее челюстей остались на гафеле. Правда, в это время вас уже вытащили из воды.

– Акула? Здесь водятся акулы?

– Еще какие, месье. Эти пираты шарят повсюду.

– Ей ничего не стоило раскусить вас пополам. Во всяком случае, деревяшку она почти перекусила. Я даже слышал лязг челюстей.

– Да-да, там остались следы от полудюжины резцов, знаете, такие глубокие проколы…

В это время на палубе появился кок. Он объявил, что в который раз подогревает обед.

Феликс спустился в кают-компанию. Неожиданное жуткое сообщение еще больше обострило его аппетит.

Матросы продолжали обсуждать происшедшее, так и эдак прикидывая, какие ужасные последствия могло бы оно иметь. Припомнили и погибшего сатанита, и то, что Бог любит троицу. А значит, будущее сулило новое несчастье. В этом они были абсолютно убеждены.

– Сами посудите, – обеспокоенно рассуждал кто-то, – когда в начале плавания убивают сатанита, жди беды…

Прошло двадцать пять дней.

Беник и парижский бакалейщик почти не разлучались. Проводя вместе долгие часы, они болтали обо всем, но больше всего – о морском деле. Феликс вошел во вкус и, к неимоверной радости своего учителя, делал значительные успехи.

В двадцатый раз Обертен заговаривал о том, что «Дорада» плывет в Бразилию окольными путями. И в двадцатый раз его собеседник отвечал:

– Матерь Божья! Что вы хотите, месье, все дороги ведут в Рим.

– Однако, дорогой друг, в таком случае наше путешествие слишком затянется.

– Когда плывешь на паруснике, ни в чем не можешь быть уверен… Впрочем, это не самое важное, ведь мы отрабатываем наши деньги.

– Кстати, я никогда не спрашивал у вас, сколько вы зарабатываете.

– Здесь хорошо платят; к примеру, за месяц мне причитается семьдесят пять франков. Правда, этот великий писака note 51 взыщет часть в пенсионную кассу – когда-нибудь ведь и я сойду на берег. К тому же высокому начальству тоже надо на что-то жить. Сверх того – получу еще двадцать пять луидоров note 52 . Да за погрузку-разгрузку имею как грузчик. Итого примерно семь франков в день. В целом каждое плавание приносит тысячу франков, которые я откладываю на черный день. Это мое третье и, надеюсь, последнее плавание. По возвращении мы с Кервеном хотим на двоих купить рыболовное судно. Буду сам себе хозяин.

– Вот это правильно, – подхватил пассажир, подумав про себя: «Если Беник уже в третий раз плывет на „Дораде“, то нужно держаться его, он знает, что и как».

Успокоенный и умиротворенный, парижанин добавил:

– Умный в гору не пойдет… Если «Дорада» плывет в обход, то в конце концов окажется в нужном месте.

– Это так же верно, как то, что солнце стоит над нашими головами! – согласился боцман.

Внезапно сверху раздался крик, заставивший морского волка вздрогнуть:

– Земля!

– А, черт! Я как в воду глядел. Беник, вы видите землю? А я лишь понапрасну напрягаю глаза.

– Через час заметите серую полоску, а вечером бросим якорь, если, конечно, ничего не случится…

– Превосходно! Тем временем можно вздремнуть. Это лучший способ убить время.

Феликс заснул мертвым сном. А когда, весь в поту, проснулся, была уже ночь. Дверь его каюты оставалась настежь открытой.

Корабль недвижно стоял, а наверху слышался какой-то шум, непрерывная возня. На борту явно что-то происходило. Обертен поднялся на палубу. Здесь было много народу: перекатывали бочки, перетаскивали ящики, тюки, мешки, покрикивая на непонятном языке. Всюду проникал резкий специфический запах: смесь бурдюка note 53 и тростниковой водки.