– Очень даже зря. Странно, если кто-то нравится, то обязательно следует целоваться.

– А кто тебе сказал, что нравится?
– возмутилась Светка и... убежала.

"Совсем ребенок", - подумал тогда Егоров, глядя, как Маленькая Мэрилин нарочито обходит его стороной и подчеркнуто не замечает.

Вскоре они помирились, хотя, в принципе, и не ссорились.

Вернувшись, Егоров нашел на столике все заказанное. Он быстро хватанул водки прямо из горлышка и окинул взглядом кафе. Дурашливая мошкара носилась возле разноцветных лампочек, крестом нависающих над площадкой. Юноши все откровеннее выказывали отношение к спутницам, вплотную придвинув к их стульям свои и кладя руки на плечи девушкам.

Из больших черных колонок плыла мягкая, нежная музыка, под которую так хотелось любить и быть любимым. Столики постепенно освобождались. Молодежь, да и не только она, парочками, взявшись за руки или обняв друг друга, уходила то ли к морю, то ли туда, где так призывно звенели цикады.

Наступало время исключительно для двоих, когда им не нужен никто, кроме друг друга. Лишь Виктору некуда было торопиться.

Светка вновь подошла, неся на тарелочке пирожное.

– Это лишнее, но приятно. Спасибо за заботу.

Девичьи щеки облил румянец.

– Я сейчас, - сказала официантка и исчезла.

На этот раз ее не было долго. Зато потом у Виктора выкатились глаза, а присутствующие мужики, все до единого, повернули головы.

Светка сняла передничек и еще туже затянула поясок на легком платьице. Она резче оттенила глаза и подкрасила губы более темной помадой, вероятнее всего, чужой. Волосы взбила и расчесала так, что свет причудливо ломался в них, и от этого они казались пышными и воздушными.

В руке девушки был бокал с красным вином.

– Забастовка?

– Нет, просто девочки сказали, чтобы отдыхала. Они у нас такие хорошие. Прямо вытолкали меня. Давай, Витя, за столик свободный перейдем?

– Твой друг не закатит скандал?

– Он уже давно не друг, - радостно сообщила Светка.

– Не выдержал испытания временем? Нагулялись по улицам?

– Да!
– засмеялась официантка.

Девушка сноровисто убрала стол, протерла его чистой влажной тряпкой и напоследок принесла маленькую тарелочку под пепельницу.

– Жаль. Хороший был парень, - сказал Виктор, устраиваясь поудобнее.

– Есть и получше, - засмущалась Светка, отводя глаза.

– Конечно, - согласился Егоров, поднимая стакан.
– За что пить будем? Если не ошибаюсь, это у нас первая совместная пьянка.

– Да. Так за что?

Виктор пожал плечами.

– Пусть каждый выпьет за что-то свое, - сказал он после некоторого раздумья, вспоминая Ирину.

Лицо его при этом скривилось, потому что представил Егоров сейчас ее вновь в чужих объятиях.

Светка погрустнела, сморщила носик, но все-таки сделала маленький глоточек.

Виктор молча барабанил пальцами по столу. Официантка разглядывала бокал так, словно видела его впервые.

– О чем думаешь?
– не выдержав затянувшейся паузы, спросила она.

– Так, о разном, - нехотя ответил Виктор.

– А ты убивал?
– внезапно прошептала Светка, подаваясь вперед.

– Что-о-о?!
– опешил Егоров, который именно на войне заметил странную особенность: чем дольше и напряженнее думаешь о чем-то, тем быстрее отголоски твоих мыслей передаются окружающим, причем не только подчиненным солдатам, но даже врагу. Поэтому, находясь в тех местах, где душары могли оказаться рядом: на прочесывании кишлаков или же когда подразделение "садилось на тропу", лейтенант, подробно пройдя все этапы операции на базе, приказывал бойцам как можно сильнее расслабляться и не гнать страхом ожидания "волну о себе", напрягаясь лишь в минуты непосредственного боевого столкновения.

Сейчас Виктор смотрел на собеседницу совершенно ошалелыми глазами: ему все это время казалось, что он прекрасно скрывает свои чувства от окружающих.

– Ну, - замешкалась, испугавшись, Светка, - у тебя татуировка на левой груди: патрон, а под ним значки какие-то. Я заметила однажды. Я знаю, что это: ты был в Афганистане. У нас парень со двора тоже там служил. У него такой же патрон. Он всем показывает, когда пьяный. Хвастается. Говорит, что был в этом, как его, ну, таком секретном отряде, который каждый день на этих, как его, заданиях. И с парашютом он прыгал. Раз тысячу. Прямо на басмачей.

– Не верь, - сказал Егоров, - не было там парашютов. На горы прыгать шею свернуть. Врет он все. Не воевал он.

– А ты откуда знаешь?

– Кто воевал, тот молчит. Всегда!

– А ты?

– Что я?

– Воевал?

Виктора вдруг охватила ярость, да такая, что ему показалось: еще чуть-чуть, и он ударит Светку.

– Не терпится с убийцей познакомиться, - прошипел он, сжимая пальцами бутылку, - чтобы потом ходить и всем об этом рассказывать?

– Н-н-нет,- съежилась Светка.