– Я не хочу жить – Я должна жить! Подумай сам, зачем мне тебя обманывать? Если бы что-то было ненадежно, я бы не служила в армии. Всё продумано заранее…

– Как это «зачем обманывать»? Да затем! и что может быть продумано заранее – твой сломанный позвоночник? Что ты такое несешь!

– Да! – девчонка почти закричала. Крупные капли пота выступили на ее грязном лице, она вдруг подалась вся вперед, будто силясь приподняться, глядя куда-то вверх. Возница резко обернулся и увидел сквозь вязь кружевных занавесок в окнах второго этажа чьи-то неподвижные белые лица.

Он понял, что выбора нет.

– Чёрт с тобой – живи, всё равно ты калека. Сама скоро помрёшь… Но смотри, и домашним своим передай – не подведите меня! – Возница взял Воина на руки, перенёс и положил на желоб. – Так и передай Матери: если что случится, я-то выкручусь, откуплюсь в конце концов, но вас всех, будь уверена, из-под земли достану. Уж поверь мне, найду способ, разделаюсь с вами!

В конце улицы загромыхали колеса, Возница заторопился и подтолкнул раненую. Та скатилась по желобу вниз, в окнах за занавесками произошло движение. Под нестройные прерывающиеся звуки флейты да под мирный гитарный вальсок из дома напротив.

«Зачем же я это сделал?» – подумал служака.

…Медленно катила телега по уже залитому солнечным светом, ожившему и загомонившему Городу. Птицы, проклятые, распелись, расщебетались на ветвях цветущих акаций. Возница, чувствуя себя совершенно усталым и разбитым, направил лошаденку не домой, а в Весёлый район, в бани.

– Не поеду домой, – бормотал он по дороге. В голове его всё перепуталось, злоба и обида крутили кишки: «Ну почему это случилось со мной? Какая же сволочь так облажалась?» и вдруг совершенно ясно и отчетливо, до дрожи в поджилках, до спазма в животе, он вспомнил эти глаза и пухлые губы, и рыжие волосы, и рубленую кольчугу на груди – В свете Луны, там, на поле боя. Это же он, он сам облажался, ошибся, отвлекся, заработался!

Ужас обуял старика, он чуть не въехал на перекрёсток, по которому проносилась карета Горсовета. Получив удар поперёк спины длинным хлыстом от висящего на подножке разъяренного толстого Охранника, Возница в последний момент резко остановил телегу и мгновенно протрезвел…

– Душ и завтрак, – заказал он в низком окошке.

– С выпивкой? – уточнил хозяин.

– С выпивкой.

– Девочку постарше или помладше?

– Девочку – И желательно немую! Или мёртвую! – рявкнул раздосадованный Возница.

Он вошёл в зал, оставил стилет и сумку с барахлом у банщика, разделся, бросил одежду на лавку и отправился в кабинку. Он лёг на кушетку, перевернулся пару раз и быстро заснул. Вошедшая следом прислуга, прекрасно обученная тихая девушка, внесла на подносе завтрак, села рядом на табурет и стала ждать, когда этот вонючий мужик проснётся и можно будет его помыть, накормить и ублажить, как он только этого пожелает, – за всё уплачено по тарифу…

Они помчались, перегоняя друг друга, высунув языки, истекая горячей голодной слюной, ощетинив рыжие холки. Умопомрачительный аромат усиливался, заполняя всё вокруг, оттесняя на задний план все запахи короткой летней ночи.

Fennecus zerda [8] выскочил из своей норки и домчался до ближайшего кустика. Хлоп – сожрал зазевавшегося кузнечика! Остановился и прислушался. Его огромные уши ловили каждый шорох в ночи: вот хрустнули песчинки – это такой же полуночник крутится где-то поблизости и, судя по всему, он очень легок и подвижен, а значит, мелок, и стоит поискать его, найти, поймать и отнести самке и щенкам; вот шелохнулись листики на кустах и былинках – это теплый ветерок, неожиданно свежий, случайный, неуловимый; вот откуда-то, будто из-под земли, донесся приглушенный писк и возня – трое малышей только недавно прозрели, но уже балуются, им скучно в тесной норе, отобранной родителями у суслика, вот они и донимают мать и дерутся друг с другом от нечего делать.

Ничего, потеснимся немного, зато в такой узкий, круто уходящий вниз лаз не сможет проникнуть Felis silvestris lybica [9] , который днём частенько ворчит и мяукает где-то поблизости. До чего все-таки неприятный сосед!

Fennecus zerda помчался дальше, петляя, сужая круги, лоцируя своими чудесными ушами окружающее пространство. Он выскочил прямо наперерез не успевшей его заранее обнаружить полёвке. Мышка метнулась в сторону – он за ней. Прыгнул, ловко стабилизируя полет своим замечательным пушистым хвостом, преградил ей дорогу. Полевка тоже прыгнула, но он настиг её, ударив сильно обеими передними лапами, вогнал в песок. Она вырвалась, но уйти уже не смогла – он перебил ей позвоночник. Отчаянно пища, обреченная полёвка ещё пыталась укусить его за губу, но Fennecus, во избежание дальнейшей борьбы, просто перекусил свою жертву пополам и поспешил к норке.

У самого входа он обернулся, поднял голову, навострил уши и замер, чтобы удостовериться – да, это была именно та ночь!

Он сразу узнал её по нарастающему специфическому запаху, а теперь и явственно слышному звуку – далеко, за теми вот холмами, в сухом русле реки, там, куда они с самкой никогда в обычные дни не осмеливаются бегать, сегодня опять происходит нечто страшное: слабое движение теплого воздуха доносит оттуда лязганье, клацанье, крики людей, лай Canis vulgaris [10] и тревожный запах смерти.