Почти прибыли.

Пикет на Воротах Славы расступился, с грохотом ушла вверх кованая решётка. После короткой проверки документов обоз вошёл в Город и отправился по нужным адресам – развозить павших.

Колонна постепенно развалилась, от неё отделилась группа всадников с собаками, две крытые повозки, платформа с бочкой. Телеги: то одна, то другая – сворачивали с Центрального проспекта в боковые улочки и переулки и расползались по гулким булыжным мостовым, разрывая сонный покой скрепучим стоном деревянных колёс.

Время как будто остановилось. Вот оно – утро нового дня, вот они – рядовые события этого славного Города.

Картина привычная и тривиальная, повторяющаяся в деталях и не достойная особого внимания.

Возницы не спеша останавливаются у подъездов, возятся с телегами или попросту дремлют, дожидаясь положенного часа, когда кто-нибудь выйдет из дома, отопрёт ставни подвального окна и опустит в него деревянный желоб, обычно пристегнутый цепью к металлическому кольцу на стене дома.

Когда уже всё подготовлено, Возница отмечает что-то в потрепанном реестре, рулоном намотанном на деревянную ось, и сбрасывает труп в подвал, из которого обычно слышится писк потревоженных крыс. Изредка, бывает, одна из них выскочит прямо по желобу и помчится вдоль по улице до ближайшего сточного колодца.

В подвалы некоторых домов сбрасывают иногда два или даже несколько трупов. Если больше одного, то они, как правило, чем-то похожи друг на друга – все-таки братья. Некоторые – В доспехах, некоторые – В исподнем, иногда вообще голые. Страшные раны, колотые и рубленые, зияют на мускулистых телах. Всем им на вид от двенадцати до пятнадцати.

Возница, заканчивая работу, выписывает квитанцию и передает её кому-нибудь из принимающих. Обычно это девочка-подросток или женщина, как правило, беременная, обязательно в траурном голубом переднике и с белой перевязью на запястье. Принимающая обычно производит опознание и расписывается в Возницином реестре. По окончании процедуры тщательно закрывается подвальное окно, а желоб ополаскивается мыльной водой и пристраивается на прежнее место вдоль стены. Возница проглатывает поданный ему стаканчик вина, прощается и уезжает. Женщина вывешивает на специальный крюк у двери бело-голубой полосатый флажок и уходит в дом, где ее ждут дела и многочисленные члены семейства.

В некоторых домах Возница вместо тела передает Семье только справку, в которой отмечено, что тело геройски погибшего Воина захвачено врагом и Семье разрешается произвести процедуру формального захоронения в отсутствие трупа, но зато со всеми соответствующими почестями. И так далее…

У последнего подъезда Возницу обычно уже с нетерпением поджидают – ночь кончается, небеса светлеют, приближается время рассветной молитвы и завтрака, и все, конечно же, хотят побыстрее закончить и собраться к столу. Да и Возница устал, а ему ещё нужно добраться до дому и первым делом отдраить перепачканную телегу, чтобы полчища мух не собирались на ней в течение жаркого дня.

А ещё надо выпрячь лошадь, накормить и напоить её и потом уже самому есть и спать. Бывает и так, что телегу вообще уже никто не ждет – рассвело, наступило время завтрака, из открытого окна второго этажа слышатся звуки флейты, рожка или гитары, и тянется к носу и животу валящегося с ног служаки одуряющий запах свежесваренного кофе и свежеиспеченной сдобы.

Возница тогда сам совершает все манипуляции, наскоро ополаскивает желоб из оставленного у стены ведра и подсовывает под дверь квитанцию с печатью Горсовета. В следующий раз можно заехать и получить недостающую подпись и, само собой, щедрые чаевые, что не возбраняется, хотя и не по инструкции. За усердие, за неудобство.

По квитанции Семья погибшего Воина будет получать в Горсовете стандартную пенсию, таким образом, чем больше в семье погибших героев – тем больше достаток.

Уже пьяненький, подстегиваемый мыслями о собственном очаге, изголодавшийся на сухом пайке за два-три дня похода, Возница уже не плетется, а прямо-таки летит по мостовой, громыхая коваными колесами. Пустая телега подпрыгивает, изредка из нее вываливается тряпка-другая. Первые прохожие сторонятся, жмутся учтиво к стенам домов, провожая завистливым взглядом этого важного горсоветовского работника. Фонарщики с длинными шестами, к концам которых прикручены перевернутые колпачки, гасят по всему городу свечные фонари.

И вот уже на улицах Города, кроме траурных бело-голубых флажков на подъездах, ничто не напоминает о войне – телеги чисто вымыты и спрятаны в подворотнях, тряпки, кое-где упавшие с них, подобраны Дворниками и отправлены в мусорные корзины, которые скоро будут вывезены и сожжены на окраине. Заспешили по своим делам горожане, поливаются из леек газоны и цветы в ящиках; изо всех окон слышна музыка, спокойная и ненавязчивая, как предписано Законом о городском укладе… Музыка, цветы, музыка, цветы…

А никто и не против, все даже очень довольны, ведь содержание Музыкантов обходится не так уж и дорого. Тем более что их не обязательно кормить так же хорошо, как, например, Воинов, за которых Правительство щедро платит семьям, – чем больше Воинов в Семье, тем она зажиточнее.

Дело упрощается ещё и тем, что многие Семьи Музыкантов вообще не покупают, а воспитывают их из собственного потомства, забраковывая самого слабенького из рождающихся мальчиков, – такой не пригоден к военной службе и особой выгоды Семье всё равно не принесёт.