– Прискорбно, но я никак не могу отпустить вам грехи, брат, – сказал священник. – Вы не раскаиваетесь, а напротив, гордитесь собой. Даже той обманутой дамой невольно хвастаетесь и сами того не осознаете… Давно ли вы имели общение с духовником, брат, давно ли были на исповеди?

– Духовник не духовник, а с одним священником я порой имею душеспасительные беседы. Без него я за Великое Возрождение не покаялся бы, а прибрал бы всё золото себе… Что же до исповеди… Ммм, – задумался Рагнер, – кажется, мне было девятнадцать с половиной. Меня тогда как раз в рыцари посвящали.

– Простите? – округлил глаза священник. – Это сколько лет с тех пор прошло?

– Около четырнадцати…

Священник сурово наказал герцога Раннора: прямо перед застольем наложил на него пенитенцию – строгий пост – хлеб, вода и целомудрие сроком на одну восьмиду, молитва перед ступенями храма в Летние Мистерии и новая исповедь. Лишь затем уже другой священник решит: прощать его или наказывать далее. Покаран герцог Рагнер Раннор был за Гордыню.

Впрочем, Рагнер ничуть не расстроился – помирать уж дней через трое, и глупую пенитенцию он всё равно исполнить не сможет, а значит, и не будет. Маргариту он нашел в спальне замка куда как более взволнованной и хмурой.

– Вот! – гневно ткнула она пальцем в небольшую картину на стене.

– А что, недурно… – с видом знатока наклонил Рагнер голову набок.

Картина от весьма посредственного художника изображала довольного рыцаря с окровавленным мечом, слева от него лежал богато одетый мужчина, справа – женщина. Оба они были порезаны, вернее, расчленены на двенадцать частей прямо в платьях. Головы у дамы не имелось вовсе.

– Рагнер!! – возмущенно смотрела на супруга Маргарита.

– Ну что «Рагнер»? Я эту картинку, что ли, намалевал? Поучительно – муж казнил жену и ее любовника, двух прелюбодеев… Дрожи, жена!

– Я поняла и без тебя, за что так с ними! Но кто, кто такие картины в спальнях вешает? Да в гостевых? Это жутко! И граф этот Винси-Боже-Прости жуткий! А еще он грубиян и явно такой же женоненавистник как отец Виттанд! Кстати, очень мне интересно, его-то жена где? Он небось ее убил в муках тоже!

– Любовь моя, – обнял ее Рагнер, – пусть будет кем угодно, хоть убийцей жен, – ты же не его супруга, а моя. Граф Мартиннак живет в глухой глуши, одичал со своими оленями – вот и груб, ну а картина… Наверно, это такое напоминание гостям, чтобы вели себя подобающе: на свое ложе местных дамочек не тянули, а дамы в покои к юным красавцам ночами не бегали. Мм, – задумался он, – стоило бы в Ларгосце такую дивную картинку повесить…

– Ты только не забудь заказать еще одну, – пробурчала Маргарита, – как мужа сжигают на костре за двоеженство!

– Любимая, будет непонятно, за что его сжигают… Сжигают и рыцарей, и алхимиков, и колдунов… Ладно, никаких картин, пойдем смотреть псарню…

________________

Замок графа Мартиннака и его постройки располагались ярусами; они напоминали лабиринт. Сперва хозяин повел гостей в псарню – свою первую гордость, и там долго рассказывал про собак: ищейки выслеживали кабанов, гончие преследовали оленей, бычьи собаки впивались лосям в шеи, волкодавы, понятно, загрызали волков, борзые ловили в полях кроликов. Охотился граф и на горных козлов, но уже без собак.

– А у вас, Ваша Светлость, в замку есть псарня? – спросил Филипп.

– Есть… – пожал плечами Рагнер. – Но псарня как псарня. В наших лесах оленей не погонишь, зайцев тоже. Собаки – сторожевые и ищейки. Еще у меня есть дертаянский волк, моя Айада.

– Оо? – восхищенно поднял брови Мартиннак. Кажется, он уважал в тот момент Рагнера сильнее всего.

Потом пошли смотреть охотничьи трофеи хозяина. Оленьих голов в коридорах замка было столько, что хватило бы на табун. Кабаны встречались в этих местах намного реже, оттого три их головы удостоились лучшего места на стене в бальной (!) зале. Еще там висел бесчисленный сонм других грустных голов, рогатых или мохнатых, и такое обилие убиенных зверушек тоже выглядело жутко. Граф Мартиннак не нравился герцогине Раннор всё сильнее.

– А у вас, Ваша Светлость, в замку есть чучала? – спросил Филипп.

– Полно… – вздохнул Рагнер. – Некоторые – вполне живые, пока…

– Оо? – удивленно поднял брови Мартиннак.

Затем отправились наверх самой высокой башни восхищаться главным сокровищем хозяина замка – его соколами. Маргарита запыхалась на винтовой лестнице, раскраснелась, к тому же ее эскоффион задевал потолок. Словом, граф Мартиннак не нравился герцогине Раннор всё сильнее, сильнее и сильнее.

У самой крыши раздельно жили пять пар хищных птиц. Были у графа и аспидно-серые сапсаны, и огромные беркуты, и ястребы-тетеревятники, и местные рыжие соколы. Белые орзенские кречеты тоже имелись. Маргарита невольно залюбовалась их пятнистым оперением и нарядными желтыми лапами, желтыми клювами, желтыми ободками у глаз, – не птицы, а щеголи.

– А у вас, Ваша Светлость, в замку есть сокола? – спросил Филипп.

Рагнер раздраженно на него глянул – вредный мальчишка прекрасно знал, что соколов у него нет.

– Не люблю соколов, – сказал он.

– Оо? – разочарованно поднял брови Мартиннак.

– В моем замке есть место для них, но оно уж давно пустует. Была долгая война в наших краях, мой замок захватывали, а потом новых соколов не завели, да и зачем? Есть камнеметные арбалеты, ружья опять же… А соколы это так – блажь нынче. Дамам на охоте – соколы самое оно, чтобы ручки порохом не марать. Прогулочка это, соколиная да конная, а не охота…