Моффет знал родовую историю любовницы. По настроению верил и сомневался в ней. Давно, когда её неудачливый папаша вернулся из плена, первое что сделал, отдал старшую дочь солдатам, пособившим ему сбежать. Так просто, вывел за руку и толкнул в лапы слюнявым, грязным оборванцам.

– Ваше!

Не ваша, а ваше, словно какую-то никчемную бросовую вещь.

Те не отказались.

В отместку средняя дочурка подсыпала в котел отравы и папашины вызволители передохли прямо во дворе замка. Следствие длилось недолго, и разозленный родитель вывесил средненькую за замковую стену, в отхожую дыру. Младшая из сестер, ей тогда было одиннадцать или двенадцать, повременила квитаться, набралась ума и силенок, и удавила отца в постели. Удавила медленно, упиваясь каждым мигом отмщения. Каждой секундой его смерти. Любовалась кривыми ногами выпачканными в исторгнутых нечистотах, намокшей в моче рубашкой, эрегированным членом, выпученными красными глазами. Довершая месть, смачно сплюнула в открытый, сведенный предсмертной судорогой, рот. Его любовница умела дожидаться необходимого момента и использовать его, черпая силу в ожиданиях.

Может и сейчас ждет, но меня?
– нынче Моффет веровал в прошлое женщины.

– …А я наблюдать, как ты пьешь годельо, - закончил король прерванную фразу.

Гость, опустил приветствие и, не чинясь, по-свойски свободно, сел на предназначенное ему место. Спиной к окну и боком к дверям. С нескрываемым удовольствием скрипнул спинкой кресла, шлепнул ладонями по подлокотникам. Опять же, по-свойски, без спросу выхватил из тарелки самое крепкое и краснобокое яблоко. Перебросил из руки в руку. Словом повел себя безрассудно и беспечно. Китц наблюдал за унгрийцем, как наблюдает в засаде хищник за мелким проказливым грызуном. Не ведомо сопляку, скольких в этом креслице умучили. То же, небось, думали, на дружескую пирушку приглашены, под вино и ветчину турусы разводить. До дружбы надо постараться и очень постараться дожить. С этим у юнца откровенно плохо. Со старанием. Как говорится: Не в ту сторону оглобли. Китц вымучил на своем лице нечто несуразное. То ли улыбку, то ли доброжелательную готовность угрызть. Недоумки любят, чтобы им улыбались. Не девки вроде от улыбняков млеть. Конечно, душевный разговор, на который парень настырно набивался, лучше бы организовать в другом месте. Купания в холодном канале ни один барон долго не перенесет. А сидение в могильных катакомбах Старого Кладбища благотворно влияет на понятливость и сговорчивость. Очень, очень трогательно получается слушать, когда каленое железо прикладывают к мудям. А эхо? Нигде такого не услышать. Звонкое, долгое, переливчатое. Но с молодым умником приходилось разбираться здесь, вне катакомб и холодной воды. До момента встречи мнение о нем складывалось благоприятное. Но вот вошел, сел и все испортил.

Китц искоса глянул на Удава, пристроившего сухой зад на подоконник.

Как тебе?

Удав в полных непонятках. Не сходятся дела с картинкой.

– Многие про тебя говорят. Разное. Вот и решил самого послушать, - приготовился Китц судить и рядить.

На одного взглянешь — лужу наделает. Другого голосом возьмешь, что мышь сидеть будет, не пискнет. Есть такие, не припугнешь - не сговоришься. С иными не сговоришься вовек. Кто гонорится, кто хорохориться, кто с почтением, но свое гнет. С разными людьми общаешься. Жизнь такая. Но вот этот… Непонятный он. То ли сам по себе непонятный, то ли те, кто за ним. Вот и разберись. Но в одном Китц убежден, весь бардак от таких. Непонятных.

– Свет от окна выдаст вашего помощника, вздумай он покинуть свой насест, - Колин указал на темное пятно, накрывшее часть столешницы. — Вам до меня дотянутся, стол широк. Даже не представляю, куда с вашим брюхом рыпаться. А вот креслице, что подо мною… Я достаточно тощ, не застрять между тесных подлокотников. — Яблоко со шлепком перелетело с ладони в ладонь и, унгриец уверенно, не сказать нагло, продолжал.
– Подняться сюда ведет узкая лестница. Одному-двум куда ни шло, но больше народу не выдержит. К тому же на площадке, перед порогом, скрипучие половицы. Поют, за версту слыхать. Дверь хороша, не придерешься, а задвижка допотопная. А это шнурок от нее, - срезанная веревка змейкой скользнула на пол.
– Теперь открыть только изнутри комнаты. А в комнате вы, я и окно, - и напомнил. — И невысоко. Сделаем ставки? — это уже о собственном шнепфере.

Китц хищно прищурился, кивнул подручному — глянь дверь, не пустое ли мелет?

Интересно себя поставил, - подивился канальщик званному гостю.

Удав двинулся в пол-оборота, не упуская Колина из вида. Но только отвернулся и, мелькнув красным мазком в воздухе, яблоко ударило сзади, в подзатылье. Жестко хрустнуло. То ли шейные позвонки, то ли черепушка, то ли разлетевшийся брызгами тяжелый и сочный плод. Удав нырнул вперед, грохнулся на пол и не шелохнулся.

Чувствовал же гнилуху!
– ожгло Китца чувство близкой опасности.

Глава канальщиков дернулся, но ничего не предпринял. Характер показать не повелся. А может прибздел малость, памятуя, скольких молодчик облупил да ошкурил.

– Меньше действующих лиц, больше взаимопонимания, - объявил Колин явно напрягшемуся собеседнику. — Уговор! О ваших и не ваших покойниках, вспоминать не будем.

Не я ему, а он мне мозги мыть собирается!?
– мешкал возмутиться Китц. Быстрые перемены выбивают из колеи. За что хвататься, с чего начинать? Жизнь учит быть вертким, но тут-то куда повернуть?

– Не боишься? За головенку? — потянулся канальщик налить себе вина. Рядом с бутылью нож, слоить мясо. С мечом толком не развернешься, тесно. Успеет среагировать. А вот ножичек самое оно. Сподручно. Не прикончить, так самоуверенности мальцу поубавить. Метки на роже подновить, да разнообразить. А то и в глаз вогнать.

Унгриец одобрительно покачал головой — давай, пробуй!

Ох, и чесалось Китцу вздуть нахального щенка. Но мудро отказался от всяческих резких телодвижений. Но мандраж свой доведется, припомнит.

– За чью? — уточнил Колин, удобно развалясь. Даже чуточку сполз полулежать.

Ногой в стол и назад перекатиться, - прочитал Китц действия юнца в случае забав с ножом. И тут же сообразил, не в стол, а в блюдо, выступавшее за край. — Точно зубы черепком выбьет! — даже ошалел канальщик от дерзкой задумки сопротивляться. — Не…. не будет он, что крысенок по углам метаться. Да и не загонишь его в угол, - уже трезво рассуждал гостеприимный хозяин.
– Самого бы не загнал.

– За свою, за чью еще, - подсказал канальщик дарованию потрошить ночных и дерзких.