Ни штриха, ни линии, ни рисунка, ни буквы заполнить белизну, упорядочить колдовской вязью строк собственные лихие мыслей. Старательно прописать последовательность грядущего, поименовать сподвижников и врагов. Блеснуть мастерством предвиденья и безжалостной прозорливостью. После чего провести жирную черту, подперев её:,И поможет нам Бог! Ничего подобного. Лист целомудренно бел. Даже на кляксы поскупился.

Зачем доверять бумаге змеиное кубло собственных планов? Обманываться назначая сроки и последовательности, не имея о них верного представления. Все вывернется, переменится в любой момент. И о каком списке друзей и врагов вести речь? Нет у него ни тех, ни других. Не может быть. И не зачем придумывать. Черно-белый ряд клавиш предназначен для звукоизвлечения. Требуется стараться не сфальшивить, играя мелодию, а черная клавиша или белая даст нужную ноту, все равно. И без жирной черты спокойно можно обойтись. И Бога лучше не вмешивать. Сам влезет.

Так для чего ему бумага? Для просветления ума и понимания великого множества частностей и мизерного количества общностей, но никак не изводить ненужным враньем. Себе и другим. Вранья и без того предостаточно. На листах и вне их.

Но все же применение бумаге нашлось. Колин свернул её в трубочку и зажег от свечи. Ненадолго в комнате больше света, больше теней, больше углов и предметов. Припалив пальцы, бросил догорающие остатки в тарелку. Промахнулся или выдуло сквозняком, но лист догорал, черня и обугливая светлое дерево липовой столешницы. И еще долго по серому пеплу, перемигиваясь, бегали легкие огоньки.

С утра полное безобразие! Валил и валил мокрый тяжелый снег. Шапками ложился на остывшие печные трубы, лип на крыши, копился за карнизах, продавливал маркизы и тенты, пригибал и ломал ветки деревьев и кустов. На улицах непроходимо. Кругом чисто, бело и необычно пусто.

Женская половина Обринов выжидала попрощаться и не мешала разговору Колина с главой семейства.

– Полезешь ловить, не вздумай сладкого сожрать. Совсем. Меду или сахару в вине разведи, руки намажь.

– Понял, саин.

Путешественник одет добротно и практично, в мех и дубленую кожу. Ничего лишнего цепляться и болтаться. Ни пряжек, ни ремней, ни петель. Зашнурован, утянут, подобран.

– Понятливость свою прибереги. О них беспокойся.

Марек помрачнел. Угрозу помнил. И не сомневался, барон её выполнит, жальной слезы не прольет.

– Успею ли?

– Две недели и не часом больше, - уступил Колин и поболтал в воздухе пальцем, в тон колоколу на Святом Хара. — Со следующего удара время пошло.

Марек благодарно склонился, принимая волю и неизбежное. Четырнадцать дней не десять прежних.

– Все исполню, саин. Как уговорились.

– Удачно обернешься, вольная и двадцатка на хозяйство.

– Сделаю! — поклонился мужчина еще ниже.

Бога не приплел, - признателен унгриец Обрину. Расхожая привычка у опустивших руки, чуть что прятаться за спину Создателя, повергала Колина в смертную тоску. Не можешь, не уверен, чего Небеса вмешивать?

– Ступай, - отпустил унгриец своего лесовика.

Марек отправился не к семейству, а к воротам. Векка с ребенком на руках и старшая дочь не посмели увязаться следом. Малышка вякнула от холода и Обрин полуобернувшись махнул — до встречи!

Йор передала вобанцу поводья. Низкорослая лошаденка навьючена торбами с дорожными припасами и войлочной скаткой. Мужчина подергал узлы, проверил, надежно ли привязано-уложено и подался за ограду.

С отъездом Марека, капризная непогода сыпанула снегу, припорошить след и унялась.

В дом Колин не пошел. Утро хоть и пропащее, но не настолько прятаться под крышей. Прогулялся неспешным шагом по плохо метенной аллее, обсаженной рябинами. Деревца разорены. Яркие кисти нещадно обклевали птицы. Заприметив в окне второго этажа любопытную Янамари, поманил выходить. Та помотала головой и поёжилась. Холодно! Но тотчас пропала из виду, скоро сбежать по крыльцу. Поллак встретил названную сестрицу, запустив в нее тугим снежком. Янамари уворачиваясь тонко, по-жеребячьи, взвизгнула.

– Колин! — со смехом возмутилась она, бросая ответный комок, рассыпавшийся в полете. Отчего девочке еще веселей. Дети умеют радоваться, не дожидаясь особых причин. И делают это безоглядно. Им хорошо, значит и всем хорошо тоже! Так уж устроено, человек неосознанно стремится к счастью. Остается понять, раз все дороги ведут к нему, откуда столько сбившихся с пути? Заплутавших безнадежно и навсегда. Без шанса добраться до цели.

– Прелесть какая! — тряс Колин молоденький тополек, покрываясь снежными шишками и наростами.