Он злился, что Кочетков достал семена для бедноты в совхозе. Там взаймы "так на так" дали - сколько возьмешь, столько и отдашь. Государство не наживается. А кулакам надо было отдавать за мешок семян два мешка из нового урожая.

Силантий только виду не подает, что злится. Зубоскальством старается досаду скрыть.

– Ух, весна ныне ранняя, грязюгу такую развезло, что на базар, кроме нас, никто ничего и не подвезет. Мы будем на базаре цари. Приплывем в лодках, под парусами, как варяги. И будем ценой владеть!

– Ворюги вы, а не варяги!

Кулаки только похохатывают.

– Чего-то они сегодня уж очень откровенно на базар собираются? удивился дед Кирьян.
– И все дочиста, всем гамузом, будто нарочно сговорились!

– А пусть плывут с попутным ветром, без них в селе воздух чище, попыхивая трубкой, отвечал Иван Кочетков, а сам тоже задумывался.

Собирались базарничать и Салины.

– И тебя возьмем, доставим удовольствие.
– Никифор похлопывал Гараську по плечу тяжелой рукой.
– Собирайся, точи зубы орехи грызть, востри язык на конфеты!

Словно и забыл, что отказался батрачонок погубить коня стального ради коня живого.

И не напоминает, не корит за робость.

Удивительно это Гараське и страшно. Уж очень опасны улыбки кулака. На губах-то ласка, да в глазах опаска...

Так и ходят в зрачках волчьи огоньки.

Но его дело батрацкое, подневольное. Сказано - собирайся на базар, надо собираться. Пиджачок на подкладке из пакли Гараська почистил, сапоги, от покойного отца оставшиеся, дегтем смазал.

– Молодец, - хвалит его кулак, - не босиком же по базару гулять... Обязательно надевай сапоги, да наверни поболе портянок, чтобы с ног не свалились!

Вместе со всеми таскал Гараська свиные окорока, катал бочонки с огурцами, отвозил на подводе мешки овса и пшеницы.

И вот настал час отправки. Ветер немного переменился и стал почти попутным. С "Дубинушкой", весело столкнули на воду длинные черные лодки, выдолбленные из громадных ветел. Подняли холщовые паруса, разукрашенные заплатами. Захлопали они, ловя ветер, а поймав, надулись важно и потянули длинные лодки на стрежень, резать носами пенные барашки.

Весело стало Гараське при виде простора и все же страшновато, что-то холодило под сердцем, что-то держало в тревоге.

– Ну, - сказал, осклабившись, Никишка Салин, уставив весло, как руль, и устраиваясь поудобней.
– Вот, слава богу, поехали! Пущай впереди у нас море, нехай позади у нас горе!

Жена отчего-то вздрогнула и обернулась на село тревожно.

– Ну, ну, - прикрикнул на нее Никифор, - чего мечешься? Сиди тихо, под нами бездна...
– И добавил тише, для нее одной: - Если чего и случится, пущай без нас!

Мы на базаре были - всей семьей.

Лукерья закутала голову полушалком и притихла.

Гараська вздрогнул.

Ветер дул все крепче, паруса надували щеки все важней, и ладья все быстрее бежала встречь течению, сшибая белые гребешки задорных волн.

– Эгей, кум, в обгонки, что ли?
– кричал Никишка Салин, настигая лодки Алдохиных.

– А что ж, где наша не пропадала, авось кривая вывезет... тарарахнем, сват. Ха-ха-ха!

Тут Гараська чуть не выпрыгнул из лодки. Ведь точно такие же слова он слышал вчера возле бани Алдохиных.

Люди, говорившие те слова, были подозрительные, его даже жуть взяла при виде таких. Один кривой, другой огромный, сутулый, третий черный, как опаленный. И все нездешние.

Вот как это было...

ОПАСНЫЕ ГОСТИ

Ночью привалила к кулакам подмога. От далеких синих лесов по бурному разливу приплыла небольшая рыбацкая лодка, и, таясь от людей, из нее высадились три человека. Один кривой в ватнике, другой сутулый в брезентовом плаще, третий в ободранной кожаной куртке и охотничьих сапогах.

Пристав напротив бани Алдохиных, они по земляным ступенькам прокрались в баню. Отсюда сутулый, в брезенте, оставив товарищей, пошел в дом Алдохиных, не боясь злых кулацких собак. Ни одна не брехнула на него.

В рукаве он скрывал длинный нож (такими охотники резали медведей, мужики кололи свиней). А на плече нес мешок, но не простой, а из сыромятной кожи.

Он заглянул в окна, тихо, без звука прошел по сеням и без стука открыл дверь в горницу. Силан Алдохин, стоя перед образами в одной рубахе, босиком, молился Николаю-угоднику о ниспослании ему теплой весны, а Ивану Кочеткову гололеду под трактор.

– Здорово, хозяин, - проговорил ночной гость, откидывая капюшон плаща.

Силан удивился, словно увидел ожившего Николаяугодника.