Страшный вой этот до сих пор звучит в моих ушах».

И наконец, Петербург, в который добирались из Тверской губернии очень и очень долго, ведь реки начиная с весны и до осени приходилось преодолевать на плотах. Мостов практически не было, разве что через неширокие речки.

Запомнилась Леоновой забота об их семье помещика Ивкова, которая определила в дальнейшем её судьбу:

«…Жизнь родителей моих была горька; из положения этого выйти не было никакой возможности… Однажды заехал к нам Ивков и завел между прочим следующий разговор: “Я все думаю о вас, Михаил Леонтьевич, о вашей семье. Что же вы будете здесь делать с вашими детьми? Вы имеете звание, значит, вам нужно детей ваших воспитать, а здесь они могут совершенно пропасть”. Отец отвечал, что и сам томится мыслью об этом, но не знает решительно, как выехать, что нужно для этого сделать, что у него нет никаких средств. Ивков взялся сам за это и настоял, чтобы мы, не теряя времени, отправлялись, пока есть санный путь до одной деревни, где должны прожить до весны и ждать отхода его плотов. “На плотах, – говорил он, – устроят вам место, и вы спокойно доедете”. А план был такой: из Осташковского уезда попасть в Тверь, а потом проселочными дорогами ехать в Петербург. Недолго думая, собрались мы в деревню, которая назначалась нашим пунктом ожидания».

Путь был нелёгок. В ту пору передвижение по России летом, как ни казалось бы это странным, было гораздо сложнее, нежели зимой. Причина?! Обилие рек, речушек, ручейков. Конечно, на трактах уже мосты были оборудованы, но до трактов ещё добраться надо. А потом добирались до того пункта, с которого можно было уже по оборудованному тракту ехать в Петербург, на плотах помещика Ивкова. Хорошо запомнилось это путешествие маленькой Дарье. Плывут по реке плоты, а на них и те, кто правит ими, работая шестами, и немногие пассажиры. А если даже соберётся небольшая компания, как без песен. Дарья слушала великолепные, протяжные русские песни, да и сама подпевала. Очень многие знала наизусть.

Путь долог. Не то, что теперь. Но всё когда-то оканчивается – и хорошее, и плохое, и трудное, и лёгкое.

В Петербурге у семьи Дарьи Леоновой было много проблем, и главная – отсутствие средств существования. Даже любимую лошадку, которая привезла их в столицу, пришлось продать. Жили в столице, затем в Новгороде, затем снова в столице. И вдруг всё решил случай. Дарья Леонова рассказала в «Воспоминаниях…»:

«Первые шаги мои в музыкальный мир сделаны были благодаря знакомству с одной умной и образованной… писательницей, уже немолодой. Звали её Агафья Тихоновна. Мне было тогда уже четырнадцать лет. Жили мы в это время на Петербургской стороне, в местности, где теперь парк, против крепости, а тогда здесь была просто площадь. Здесь-то началась завязка моей артистической карьеры.

В один прекрасный день приходит к нам Агафья Тихоновна и застает меня за пением разных песен и романсов. Между прочим, я пела из “Уголино”. – “О, милый друг, из-за могилы!” и песнь Офелии – “Моего ль вы знали друга!” Надо заметить, что несколько раз мне уже случалось быть в театре с кем-нибудь из знакомых. Раза два-три я была с Агафьей Тихоновной. То, что я там слышала, оставалось совершенно ясно в моей памяти. Я пела всё по слуху. Сама театральная обстановка приводила меня в восторг, и не только пение, но и игра прививались ко мне как-то особенно. Помню, как еще раньше того времени, о котором идет речь, когда я была еще небольшой девочкой, устраивала я в квартире нашей из простынь и мебели сцену и представляла родителям моим что-нибудь из виденного мною в театре».

Чаще всего на будущих знаменитостей сцены – актрис ли, певиц ли или балерин – оказывало решающее влияние вот это присутствие в театре, а уж если кто-то попадал за кулисы, то навеки становился пленником этого волшебного, как казалось с виду – и с виду только и было волшебным, общества.

Конечно, родителям советы Агафьи Тихоновны (фамилию Дарья Михайловна не сообщила) были удивительны и непонятны. Какой ещё театр?! Тут бы концы с концами свести. Отчасти подействовало то, что Агафья Тихоновна сообщила о материальном положении служителей Мельпомены. Она рассказала, «как одна ее знакомая, у которой голос был далеко не так хорош, как мой, поучившись немного, поступила в итальянскую оперу хористкой и получает 300 руб. в год. Родители мои очень удивлялись, как может женщина получать такие деньги, тогда как, например, отец, служивший столько лет, получает всего сто рублей. “Как бы не желать этого, – говорили они, – да разве это возможно!” Агафья Тихоновна уговорила их “попробовать”, “может быть и выйдет что-нибудь”… Недолго думая, она взяла перо и написала прошение, выставляя в заголовке слова “ваше превосходительство”, не означая имени, не зная сама, кому еще придется подавать его. Переночевав у нас, утром повезла она меня к известному в то время генералу Дубельту, которого и сама не знала, но которому, как ей было известно, театральное дело было близко: он покровительствовал многим начинавшим свою деятельность талантам».

Генерал от кавалерии Леонтий Васильевич Дубельт (1792–1862) в описываемый период был главой тайной полиции. Он возглавлял штаб Корпуса жандармов (1835–1856) и являлся управляющим Третьим отделением с 1839 по 1856 год. На посту управляющего Третьим отделением он сменил знаменитого мерзавца Бенкендорфа, не выполнившего приказ государя и не предотвратившего убийство Александра Сергеевича Пушкина. В отличие от скалазуба Бенкендорфа Дубельт, выходец из военной семьи, был прекрасно образован, начитан и обожал театр. Именно он выходил с ходатайством к государю по поводу постановок Николая Васильевича Гоголя и назначению писателю пенсиона. Также помогал Николаю Полевому, и Михаилу Щепкину. А когда Полевой ушёл из жизни, добился пенсии его вдове.

Интересно и то, что Дубельт, несмотря на то что деятельность Третьего отделения опиралась на доносы, нередко высказывал публично презрение к доносчикам и доносительству. Герцен дал ему такую характеристику:

«Дубельт – лицо оригинальное, он наверное умнее всего Третьего и всех трех отделений Собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттененное длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу ясно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди прежде чем голубой мундир победил или, лучше, – накрыл все, что там было».

Л.В. Дубельт. Художник П.Ф. Соколов

Жандармы в ту пору носили голубые мундиры.

Агафья Тихоновна надеялась с помощью Дубельта, слывшего покровителем молодых талантов, передать прошение Александру Михайловичу Гедеонову (1791–1867), возглавлявшему императорские театры и Москвы, и Петербурга.

Дубельт оказал помощь, и просители отправились при его содействии на приём к Гедеонову. Дарья Леонова рассказала в своих «Воспоминаниях…»: