— Потлебности детей необходимо удо-вот-лет-во-лять немедленно, — сурово сообщила прелесть и гордо заявила: — Стих! В пустыне дохлой и пустой… — затянул мальчишка с упыриным подвыванием.

Тут-то Анет и осознала, что сумасшествие гораздо ближе, чем ей всегда казалось.

— Ляг, пожалуйста! — переорать какофонию, которая не только началась снова, но и набрала обороты, оказалось непросто. — Мне нужно тебя осмотреть!

Что ей там нужно, окружающих интересовало меньше всего. Бабушка причитала, поминая ушедших «на рассвете жизни» и норовя схватить Сатор если не за руку, то хотя бы за плечи. Служанке приспичило что-то объяснить про ватерклозет, а еще свою невиновность. Кошка с постоянством, достойной лучшего применения, вопила, ребенок подвывал про чью-то там несвоевременную, но жуткую гибель.

И будто этого мало было, в комнату еще и здоровенный, желтовато-белый попугай влетел, нагло спланировал прямо над кошачьей головой, уселся на покачнувшейся люстре, расправил-встопорщил шикарный гребень, снова сложил, уставившись на Анет круглым черным глазом.

— Ну ты и сте-ерва! — сообщил с уважительным недоумением.

Ани согласно кивнула и, сев на край дивана, устало потерла лицо. В комнате повисла благословенная тишина.

— Теть, ты чего? — детский кулачок толкнул Ани в плечо. — Помел’ла?

— Еще нет, — нехотя отозвалась Сатор, — пока просто устала. Но такими темпами мне немного осталось.

— Да ладно, уговолили, пойду я спать, — обиженно прогундосил мальчишка.

— Иди, — согласилась Анет, — спать детям полезно. Только сначала скажи, зачем ты бабушкины капли выпил?

— Не пил я ничего, — ребенок, кажется, насупился. Впрочем, за это Ани поручиться не могла, она же мальчишку не видела, но голос у него звучал именно насуплено. — Я их в голшок вылил.

— В какой горшок?

— В свой, чужих-то никто не плинес, — фыркнула прелесть.

— А зачем ты их вылил?

— Ну как? Папа же говолил пло бабушку «бесселдечная калга». Зачем лекалство, когда селдца нету? Так совсем ничего не будет.

— Логично, — согласилась Сатор. — Зачем пить капли от сердца, если его нет. Выходит, ты бабушку спасал?

— Ну да, — гордо ответил ребенок.

— Ты молодец, — похвалила Анет прелесть, вставая, — хотя хорошую порцию ремня я бы тебе все равно прописала. В профилактических целях.

Мальчишке ее предложение явно не понравилось, он даже возразить что-то пытался, вот только Сатор его уже не слушала. Потому как бабуля «счастья», предусмотрительно оглянувшись, рухнула в кресло и закатила глаза. Вполне возможно, что ее зять был совершенно прав, и сердцем старушка не обладала, но хваталась она все же за левую грудь.

— Ах ты ж сте-ерва! — восхищенно протянул попугай.

— Гип-гип, ула! — завопил пацан. — Дамы и господа, мы плодолжаем наш вечел!

«Удивительно точно подмечено!» — оценила Ани. Мысленно, понятно, оценила. Но ведь вечер на самом деле пока заканчиваться не собирался.

В работе на СЭПе было много нюансов и прелестей, которые обычным людям и не понятны и не доступны. Но Сатор больше всего «любила» вечерние подъезды и дворы — именно вечерние, а не ночные. Ночью-то что? Тихо, спокойно, разве что пробредет вдоль стеночки пьяненький мужичок, предвкушающий встречу с нежной супругой, а оттого вежливый даже с уличными котами. А все нормальные граждане тихонько сопят в своих постельках, не слишком же нормальные сидят по крысиным норам, ну или в переулках неосторожных господ поджидают, в подъездах же им делать нечего.

Другое дело вечер, когда уже стемнело, семейные ужины съедены, но спать еще вроде бы не пора. Тут тебе и молодежь, озадаченная проблемой убийства излишков свободного времени. И страдальцы с горящими трубами и полным отсутствием возможности их залить. И придурки, озабоченные отсутствующим, но таким необходимым кайфом. И неуравновешенные личности, обделенные женским вниманием. В общем, кипит ночная подъездно-дворовая жизнь, ключом бьет. Остается молить Близнецов, чтобы не по башке ударило.

Рассказывали, что по весне на окраинной подстанции одна фельдшер, работающая самостоятельно, без врача, так и влетела. Получила чем-то тяжелым по затылку, да и осталась на лестничке лежать — так и отдыхала бы, если б водитель не заволновался. И, спрашивается, зачем били? Кошелек при ней остался, честь тоже не тронули, укладку вроде бы даже не открывали. В общем, непонятно. Зато «сотряс» мозги она получила вполне определенный.

Короче говоря, своей приобретенной боязни темных подъездов Анет не удивлялась, а просто старалась проскочить лестничные пролеты едва не бегом, вылетала из дверей, как пробка из бутылки: быстрей бы до кареты добраться, да дверцу за собой захлопнуть. И плевать на глумливый гогот подростков, оккупировавших лавочки, днем бабушкам принадлежавшие. Тут не до гордости.