— До свиданья! — сказала она Торину. — Всем, всем до свиданья! Летите над лесом ночью, спускайтесь в лес днём, но если и пойдёте дальше пешком, ни в коем случае не сходите с тропы, а то вряд ли найдёте её снова и вряд ли выйдете из Тёмного леса. В таком случае ни мне, ни кому другому вас больше не видать: влететь вам там не дадут.

— А нам обязательно идти именно этим путём? — простонал сычик-эльф.

— Да, обязательно! — отрезал Гэндальф. — Или вы двигаетесь этим путём, или отказываетесь от возможности вернуть Гору пещерным совам. А я и не позволю вам теперь пойти на попятный, Бильбо. Мне стыдно за вас! Как вы можете даже думать так? Теперь вы отвечаете передо мной за всех пещерных сов.

— Нет, нет! — начал оправдываться Бильбо. — Вы меня не так поняли. Я хотел сказать — нет ли какого другого пути к Горе?

— Есть, — ответил Гэндальф более миролюбивым тоном, пригладив перья, — но только здесь проходит нужный вам поток. На несколько хвостов в стороны — и вас снесёт обратно к горам, а то и вовсе куда-нибудь в Южные Королевства, где вы потеряетесь навеки. Нет уж, лучше держитесь Тёмного леса, не падайте духом, уповайте на будущее, и, если вам невероятно повезёт, вы, может быть, и покинете в один прекрасный день эту местность и увидите впереди полуостров Скрумов, а за ним — возвышающуюся на востоке Гору, где живет старый прохиндей Смог. Будем надеяться, что он вас не ждёт.

— Утешили, нечего сказать, — проворчал Торин. — До свиданья! Не хотите путешествовать с нами, так лучше уж летите. Хватит разговоров!

— Тогда до свиданья, и пусть свидание состоится! — ухнул Гэндальф и, "встав на крыло", полетел на северо-запад. Но он не мог утерпеть, чтобы не сказать самых последних напутственных слов. Он повернулся, взбив крыльями ещё стылый воздух и разинул клюв.

— До свида-а-анья! Пожа-а-алуйста, осторо-о-ожней! Спу-у-устите-е-есть — не сходи-и-ите с тропы-ы! — донеслось до них еле слышное клекотанье.

Затем Гэндальф развернулся и быстро полетел вперёд, пока не стал едва различимой точкой в небесах.

— До свиданья, до свиданья, перьями устланы небеса! — проворчали пещерные совы, сердясь ещё больше оттого, что уход Гэндальфа их ужасно огорчил. Предстояла самая опасная часть путешествия. Каждый повесил за спину по сумке и ещё маленькую кожаную сумочку с водой, потом они повернулись спиной к негостеприимному, но ещё светлому краю Пустошей и вступили в Тёмный лес.

Они вошли в лес, словно в мрачный туннель, пройдя гуськом под аркой, которую образовывали два высоких кустарника, склонившихся друг к другу, — такие старые и настолько задушенные плющом, что на ветках лишь кое-где виднелись побуревшие листочки. Вскоре дневной свет остался у входа в лес, далеко позади, словно яркая светящаяся дырочка. Узкая тропинка вилась между стволами. Тишина сделалась столь глубокой, что звук шагов сов, идущих довольно тихо, гулко отдавался в лесу, и казалось, что деревья нагибаются и прислушиваются.

Стоял неприятный липкий тёмно-зелёный сумрак. Лишь иногда тоненькому солнечному лучику удавалось прорваться сквозь листву и спутанные ветки. Но это было редко, а потом и вовсе прекратилось.

В лесу прыгали чёрные белки. Зоркие и любопытные глаза Бильбо подмечали, как, вильнув пушистым хвостом, белки удирали с тропинки и прятались за стволы. В подлеске, в плотных слоях сухих листьев слышались шорох, возня, шныряние и ворчание. Но кто издавал все эти звуки, Бильбо не мог разглядеть. Что было самое противное — так это паутина: густая, необыкновенно толстая, она протягивалась от дерева к дереву, оплетала нижние ветки по обе стороны тропы. Тропу паутина не пересекала нигде, по волшебной ли причине или по какой другой — неизвестно.

Прошло немного времени, и они возненавидели лес так же горячо, как ненавидели крысиные туннели глубоко в горе; им казалось, что из него уже никогда не выбраться.

Под лесной полог не проникало ни единого дуновения чистого воздуха, там навсегда застыли духота, темнота и тишина. Даже пещерных сов это угнетало, хотя они и привыкли работать внутри своей Горы и подолгу жили под землёй, в прокопанных рабочих норах. А уж сычик-эльф, живший на высоком сагуаро, и вовсе любил проводить летние дни на воздухе и теперь совсем задыхался.

Чуть легче становилось ночью, когда они могли лететь. Воздух над Тёмным лесом был холодным и неприветливым, но правильный поток помогал им нестись вперёд, практически не используя крылья. Однако вскоре, днём, они зашли так далеко в Тёмный лес, что к вечеру не смогли выбраться из него и взлететь: деревья накрепко переплелись ветвями, а Глоин, таки умудрившийся забраться на верхушку, напрасно взмахивал крыльями — поток проходил чуть выше, а над самыми деревьями воздух был стоячим и мёртвым, и совы отряда, не умевшие взлетать в таком положении, оказались заперты в лесу. Пришлось им идти пешком. Это были худшие ночи! Тьма становилась непроглядной, и это не преувеличение — они действительно ничего не видели, хотя зрение сов считалось наиболее зорким и продвинутым среди разумных птиц. Хотя нет, кое-что, пожалуй, они видели: чьи-то глаза. Ночью в окружающей тьме начинали вспыхивать огоньки, на путников нацеливались пары глаз — жёлтые, красные, зелёные, — потом исчезали и возникали уже в другом месте. Порой огоньки сверкали откуда-то сверху, с веток, и это было очень страшно. Но больше всего Бильбо не нравились отвратительные, бледные, выпуклые глаза. «Как у насекомых, — думал он, — только что-то чересчур большие».