Наконец он забрался на самую верхушку и осторожно вылез над лиственной крышей. Свет ослепил Бильбо. Снизу его окликали товарищи по отряду, но он ничего не отвечал и, зажмурившись, только крепче вцеплялся в ветки. Солнце сверкало так ярко, что он долго не мог открыть глаза, когда же открыл, то увидел море тёмной зелени, колышущейся на ветру. Бильбо долго наслаждался ветерком, ласкающим его. Наконец уханья сов, которые там, внизу, буквально лопались от нетерпения, напомнили ему о деле. Он осторожно раскрыл крылья и попытался поймать ветер.

Напрасная трата времени! Нет, ветер был. Он колыхал кроны деревьев и гнал вперёд редкие рваные перья облаков. Но сколько сычик-эльф не прыгал, пытаясь поймать поток и взлететь, у него ничего не получалось. Снова и снова он падал на ветки, судорожно хватался за них лапами, словно маленький совёнок, ещё не прошедший церемонию Первого Полёта и боящийся упасть вниз. Поток, достаточный для птичьего полёта, был чуть выше, а здесь, в нескольких хвостах от поверхности Тёмного леса, его силы было недостаточно, чтобы Бильбо и его товарищи взлетели. Вскоре Бильбо это понял, и поэтому полез вниз в совершенном отчаянии. Исцарапанный, потный, несчастный, он спустился во мрак леса и долго не мог ничего различить вокруг. Его отчет поверг и остальных в отчаяние.

— Улететь не сможем, а лес всё не кончается и не кончается! Что нам делать? Какой толк было посылать эльфа? — восклицали они, как будто Бильбо был виноват во всём.

На восходе они доели последние крохи, а проснувшись к вечеру, вновь ощутили грызущий голод. Лил дождь и уже просачивался кое-где через густой полог леса. Во рту у них пересохло от жажды, но дождь не принес облегчения — не будешь же стоять, высунув язык, и ждать, когда на язык упадет капля. А лужи всё не собирались и не собирались. Впрочем, вскоре Бофур придумал, как собрать немного влаги. Они с Бильбо, который всё ещё чувствовал себя виноватым из-за неудачной попытки взлететь, снова забрались наверх, и раскрыли над деревом один из мешочков, в который собрали немного дождевой воды. Она была не самой вкусной водой, которую совы пробовали, но хоть немного смочила горло. Утешение им неожиданно доставил и Бомбур.

Он вдруг проснулся, сел и задумчиво поскреб затылок. Он никак не мог взять в толк, где он и почему такой голодный: он забыл всё, что происходило после визита в Кунир, в сагуаро Бильбо в то далёкое весеннее утро. Немалых трудов им стоило убедить его, что всё было так, как они рассказывают.

Услыхав, что есть нечего, он горько заплакал.

— Зачем я только проснулся! — воскликнул он. — Я видел такие прекрасные сны! Мне снилось, будто я бреду по лесу вроде этого, и в том лесу идёт пир, идёт и не кончается. Лесной король, каштановая птица, сидит в короне из листьев, все распевают веселые песни, а уж сколько там пищи!.. Я просто описать не могу.

— Тем лучше, — сказал Торин. — Раз ты не способен говорить ни о чём другом, кроме еды, то лучше помолчи. Нам и так от тебя одни неприятности. Если б ты сейчас не проснулся, мы оставили бы тебя в лесу, и смотри тогда свои дурацкие сны. Думаешь, легко тебя тащить после такого долгого поста?

Что им оставалось делать? Они сильнее вжали осунувшиеся животы, взвалили на спины сумки и поплелись дальше по тропинке, даже не надеясь выйти живыми из леса. Они брели весь день из последних сил, да ещё Бомбур непрерывно стонал и жаловался, что лапы у него подкашиваются и он сейчас ляжет и уснёт.

Наконец Торин не выдержал. Все они были усталыми, голодными и измученными долгим переходом по Тёмному лесу. Торин опустил сумку на землю и скомандовал:

— Привал!

Совы тотчас рухнули наземь. Бильбо поджал под себя лапки — ему нездоровилось; под перьями поселился холод, его кожа горела, а в голове стояло жужжание. Он распушился, спрятал голову в пух, надеясь согреться и хоть немного поспать, когда вдруг Балин, назначенный караульным, шепнул:

— Опять глаза. Больше, чем прежде.

Совы вскочили и испуганно заозирались. И правда — впереди, на тропе, скрывавшейся во тьме, мигали красные и жёлтые огоньки. Ни звука не издавали неведомые твари, будто боялись вспугнуть свою добычу.

Бильбо посмотрел назад, туда, откуда они пришли — и там тоже на них из темноты смотрели глаза, пустые и белые, как выеденные яйца. Совы сбились в кучку, ужас овладел ими. Глаза мигнули и пропали, но спустя мгновение зажглись вновь — и в этот раз они были несравненно ближе.

— Спасайся, кто может! — истерично ухнул Бомбур, и пещерные совы, забыв все наставления своего друга Гэндальфа и барсука Брока, бросились куда глаза глядят.

Напрасно Бильбо бегал по тропе и звал, звал:

— Дори, Нори, Ори, Ойн, Глойн, Фили, Кили, Бомбур, Бифур, Двалин, Балин, Торин Оукеншильд!

Пещерные совы не отзывались и не возвращались на тропу, потеряв её, как и многие другие до них. Бильбо остался один в полной тишине и темноте. То был один из самых скверных моментов в его жизни. Бильбо долго блуждал в темноте, тихонько клекотал в надежде, что кто-то из пещерных сов его услышит и придёт на его зов. Но на тихий клёкот пришли только глаза, и хоть их теперь было не так уж много, они вызывали ужас. Дрожа хуже осинового листа, Бильбо залез на дерево и примостился у основания нижней ветки, крепко вцепившись в кору когтями. Внизу кто-то едва слышно шебуршался; будто тонкие костяные игры впивались в землю. Сычик-эльф долго слушал этот звук, стараясь дышать как можно тише, пока его не сморила усталость.