– Чего уставилась? Не узнала? – как можно увереннее стал говорить охотник, с трудом подбирая слова. – Где оставила ребятишек? Понимаю: забот у тя прибавилось. Советую: не играй с огнем. Загинут они без тебя. Давай – ка шагай, мать, подобру-поздорову. Время еще есть… Ну…

Медведица снова посмотрела на человека. Будто соглашаясь, она опять чуть качнула большой головой.

А он, почувствовав уверенность, расходился:

– Напакостила… Чего ради? Мешал тебе? Который год знаю твою берлогу. От меня не схоронишься. Присматриваю за тобой. Зачем рано поднялась? Потревожил кто? Не валяй дурака, мать. Занимайся своими делами. У тебя забот хоть отбавляй. Дергай, пока не поздно…

Ветер раскачивал деревья. Тайга шумела. Низкие тяжелые тучи темнили небо, и, хотя до конца дня было далеко, на землю опустились сумерки. Пошел снег. Большие мокрые хлопья падали на охотника, на зверя, таяли на глазах, струйками скатывались на землю.

Медведица облизнулась. Уже исподлобья глядела на человека.

– Некогда мне. По делу приехал. Дрова заготовить к осени надо, а то распутица скоро. Не время с тобой тут шашни разводить. Не тяни понапрасну время. Архипов с перепугу попотчует тебя свинцом. Соображай… Мотай, девка, о ребятишках думай. Звери без тебя махом их приберут. Кому от этого польза? Тебе? Не думаю… Нам с тобой судьбой написано в мире и согласии жить. Кому нужна сейчас твоя паршивая шкура? С меня ты тоже много не урвешь. На жевок не хватит.

Бурая шерсть на холке зверя улеглась. Медведица, нерешительно потоптавшись на месте, развернулась и стояла к охотнику уже вполуоборот.

– Я зла на тебя не держу, мать. Сам виноват. Понимаю! Голод не тетка. Только больше так не делай. В другой раз предусмотрительнее буду. Скоро хорошее тепло придет. До черемши как-нибудь дотянешь. Там полегчает. Ну, пора… – открыл охотник рот, не успев договорить. К нему, обогнув медведицу, вприпрыжку бежали два медвежонка, похожие на колобки. Они затормозили в трех метрах, с любопытством стали разглядывать его. Словно из-под земли вырос пестун. Он стоял рядом с матерью.

Смертью дохнуло в лицо охотника. Он ее видел явно и рядом. Его будто парализовало, он не только говорить, но и шевельнуться не мог. Но мгновенная слабость как пришла, так быстро и ушла. Пальцы, сильно сжимая нож, занемели. Маркелыч не чувствовал боли.

Медведица поднялась во весь рост. По свисающему на бок языку покатилась пена. Когти ее медленно расправлялись. Глаза наливались кровью. Она сделала к охотнику шаг… и другой. Маркелыч увидел, как у медведицы колыхнулись две большие груди с черными обсосанными сосками.

Широко разинув клыкастую пасть, медведица с силой харкнула. В охотника полетели зеленые сгустки пены. Один из харчков упал на спину медвежонка. Тот от неожиданности вздрогнув, попятился к матери.

– Вон, сука! – собирая последние силы, глухо закричал охотник, без памяти втиснувшись в березу.

Из трубы избушки густо повалил черный смоляной дым. Его качнуло ветром, расстелило по крыше, а потом, прижимая, понесло к земле. Тайга стала медленно наполняться сизоватой дымкой. В избушке что-то стукнуло, брякнуло.

Медведица насторожилась и, приняв горизонтальное положение, загребла лапой первого попавшегося медвежонка, отшвырнула назад. То же сделала и с другим медвежонком. Описав пятиметровое сальто, они перевернулись в воздухе, шлепнулись на наст, обиженно мяукнули, прыжками помчались в таежку. За ними трусливо засеменил пестун.

Вскоре из зимовья шумно вывалился Архипов. В сенях, подхватив охапку дров, он вернулся и бросил их к печке. Маркелыч слышал, как поленья дробно застучали о пол. Затем Архипов снова появился на улице и, на ходу расстегивая ширинку, шагнул из сеней. Когда Петря приподнял голову – остолбенел. Его глаза стали расширяться. Он хотел что-то крикнуть, да так и остался стоять с покосившемся ртом, застывшей рукой на ширинке. Мотня штанов стала наполняться влагой. Архипов попятился, уронив на притоптанный снег стоявший у стены карабин.

– Ну, падла, еще шаг! – в беспамятстве вскрикнул Маркелыч.

Медведица будто поняла опасность. Она, развернувшись на месте, стремительно сделала большой прыжок назад и, распластавшись, помчалась вслед за медвежатами.

– Приведенье! – облегченно перевел дух Архипов, вытирая со лба выступивший пот. – Приведенье…

Маркелыч в теле вдруг почувствовал слабость. Сначала бросило в жар, потом стало знобить. Он, собрав последние силы, пошатываясь, доковылял до избушки и здесь безвольно плюхнулся на нары. Из-под шапки валил пар. Рубаха прилипла к телу, стало невыносимо душно.

Опомнившись, Архипов деловито посуетился у избушки, бесцельно забегал взад-вперед. Затем, подхватив ружье, кинулся за зверем, но, добежав до кромки болота, быстро вернулся назад.

– Не успел! – побелевшими губами прошептал он, часто вертя головой. – Я бы устроил ей скандал. По самую сурепицу врезал. Навек оставил память. Жаканом из двенадцатого. Не поздоровилось бы… Мало не покажется.

– Не зайчись, – слабо попросил Маркелыч, вытирая рукавом взмокшей рубахи пот.

– Кричать надо… Я бы мухой! – вспылил Архипов. Его редкую светлую бороденку трепал ветер. Щеки нервно дергались. Руки не находили места.