Медведица сидела под кедром и, покачивая головой, наблюдала за игрой медвежат. А малыши клубками катались по проталине, урчали друг на друга. Пестун Фур в играх участия не принимал. Хотя он еще не стал взрослым медведем, как мать, но и от детства далеко уже шагнул, на год вперед. Он с каждым днем мужал, и окружающий мир в его глазах становился совершенно другим, подозрительным и опасным. Фур хорошо понимал медведицу-мать, чувствовал каждое ее движение, угадывал взгляд, выражающий ее волю.

Последние дни мать упорно добивалась от него послушания, чтобы он следил за малышами, исполнял роль няньки. Фур вне берлоги чувствовал уже некоторую свободу, и ему совсем не хотелось возиться с несмышлеными медвежатами. Но ослушаться мать не смел. Стоило ей взглянуть на Фура, как он весь содрогался – в такие минуты робость овладевала им. Беззаботные неуемные малыши все, больше докучали, пытаясь навязать ему игру, и он, досадливо вздыхая, смирно отходил в сторону, с опаской поглядывая на мать.

С утра небо хмурилось. Над болотом стремительно неслись тяжелые низкие тучи. В тайге резко изменился ветер – леденящим сквозняком потянуло с севера. Накануне разомлевшие от тепла снега вновь затвердели. В лесу образовался хрустящий наст.

Совсем недалеко в Кедровую падь медленно, но настойчиво стал приближаться ровный моторный гул. Он слышался то рядом с медведями, настораживая их, то вдруг замирал, теряясь совсем.

Геологический профиль, по которому шел снегоход «Буран», в непроходимых поворотах Сочура делал большие объездные петли. Поэтому в густом темном лесу звук приглушался. Но стоило снегоходу выскочить из тайги на открытое место, то округа быстро наполнялась гулом мотора.

Зева, турнув медвежат на высокое ветвистое дерево, осторожно приблизилась к профилю, в конце которого стояла охотничья избушка. Не то чтобы страх, а больше любопытство гнало ее сюда. Она постоянно слышала в небе однотонные звуки моторов, особенно часто над Кедровой падью летали вертолеты. Резкий свист и хлопанье лопастей машины всегда пугали ее. Железная птица зависала над болотом. Из нее выпрыгивало много людей, как правило, с собаками. Это больше всего происходило осенью, когда поспевала ядреная кедровая шишка и наливалась соком крупная клюква. Люди без опаски разбивали на кромке болота лагерь. Они вели себя развязно: жгли костры, безжалостно рубили и ломали молодой лес, сильно шумели и много смеялись.

В такие минуты Зева незамеченной уходила в потайное место от греха подальше и пряталась там, пока снова не прилетит вертолет.

Другой раз ночами, когда люди спали, она даже пыталась приблизиться к опасному лагерю, но трусливые собаки, поджимая хвосты, устраивали такой переполох, что медведица волей-неволей отказывалась от своих намерений.

За долгие годы скитаний она твердо усвоила: где побывали люди, там всегда будет беспорядок. Они непременно избавятся от прокисшего мяса или рыбы, выбросят зачерствевшие куски хлеба.

После себя люди оставляли гору бутылок и консервных банок. Среди этого хлама медведица находила себе лакомства.

Снегоход, примолкнув, остановился у избушки. Мужчина средних лет, коренастый и крепкий на вид, скинув рукавицы, сошел с машины. По седой бороде Зева узнала его. Но другого, худощавого человека, она видела впервые. Он шустро выпрыгнул из низких нарт, сделанных из самолетной лыжи, размахивая длинными руками, стал разминать занемевшие ноги. Затем, стряхнув снег, направился к избушке. Но, не сделав и нескольких шагов, кинулся обратно к нартам, выхватил ружье, взял его наизготовку.

– Ты чего, Петря? – спросил его бородатый, удивленно вскинув глаза.

Длинный встревожено показал на наст:

– Глянь…

– Снова приснилось. Все-то тебе чудится чепуха какая-то, – рассмеялся бородатый, накрывая брезентом снегоход.

– Не до шуток, – резко ответил длинный, опасливо оглядываясь и всматриваясь в тайгу.

Бородатый быстро подошел к длинному. На снегу увидел четкие отпечатки медвежьих лап.

– Этого еще не хватало, – недовольно буркнул он, направляясь к избушке.

В сенях будто Мамай прошел. На полу валялись ведра, кастрюли, капканы. Сверху немудреный охотничий скарб прикрывала оторванная полка. Развалена поленница дров. Охотник быстро вернулся к «Бурану», взял карабин и заглянул в избушку. Его встретило сиротливое разорённое зимовье: на полу валялась искореженная посуда, от пастели остались жалкие лохмотья.

Охотник опустился на нары, закурил. Он стал сосредоточенно думать. Потом вышел на улицу и стал внимательно разглядывать снег.

– Собак не взяли, – пожалел Петря. – Может, вернемся, Маркелыч?