Его взгляд смягчается, и он прищуривается, глядя на меня, будто не может меня понять. Я слегка улыбаюсь ему и наклоняюсь, осторожно берусь за лодыжку. Он вздрагивает, и, быстро посмотрев на него, замечаю сжатые челюсти и закрытые глаза. Бедняга. Я сосредотачиваюсь на том, что делаю: закрепляю самую широкую часть над раной, а затем крепко бинтую. Закончив, мягко похлопываю его по колену, и он открывает глаза.

– Все сделано. Ты хорошо справился.

Я встаю и оглядываюсь вокруг, ища кое-что еще. Замечаю несколько толстых веток, упавших с дерева недалеко от нас. Карабкаюсь к ним через несколько камней. Перебираю их, пока не нахожу достаточно толстый сук, который Димитрий мог бы использовать как костыль. Возвращаюсь к нему и протягиваю ветку.

– Сейчас или никогда, солдат.

О, его глаза снова просветлели и просто великолепны.

– Зачем?

– Не хочется расстраивать тебя, - говорю я, небрежно опираясь на сук, - но ты должен позволить мне помочь тебе вернуться. А это поможет нам.

Он морщит лоб.

– В смысле...

– Ты возьмешь палку, видишь?
– демонстрируя, говорю я.
– И обнимешь меня за плечо. Вместе, палка и я, поможем тебе вернуться.

Он уже качает головой.

– Нет, во мне шесть футов роста, а ты…

– Что?
– бросаю я вызов.

– Ты мелкая.

– Зато энергичная, помнишь?

Он качает головой.

– Костыля будет достаточно.

– Нет, - говорю я, придерживая сук, когда он тянется за ним.
– Не будет.

– Джессика, дай мне палку.

– Не дам.

Он опускает голову и что-то ворчит, а затем снова пытается:

– Отдай. Мне. Палку.

– Ты хочешь умереть, Димитрий?

– Глупый вопрос.

Я качаю головой, вращая палку кончиками пальцев.

– Нет, это вполне логично, учитывая, что ты можешь подхватить инфекцию или усугубить ее, опираясь на палку, поэтому я снова спрашиваю: ты хочешь умереть?

– А ты как думаешь?

– Ну, догадываюсь, что нет. Но как узнать наверняка? Ты весь такой из себя мрачный, ищешь мести… и все такое.

Он закатывает глаза.

– Ты когда-нибудь перестаешь говорить?

– А ты ответишь на вопрос?

– Нет, - выдавливает он.
– Я не хочу умирать.

– Хорошо, тогда встань и позволь тебе помочь. А если нет, то останешься здесь и замерзнешь или истечешь кровью. Тебе решать.

Он пристально смотрит на меня, но встает. Ему больно, поэтому шагаю вперед и протягиваю палку. Он переносит на нее вес, а я подхожу ближе, подставляя плечо.

– Ты можешь, - говорю я самым что ни на есть ободряющим голосом. Разве что с капелькой сарказма.

С раздраженным вздохом он поднимает руку и кладет ее мне на плечо.

– Видишь, все не так плохо. Я не прогибаюсь под всеми твоими мускулами, - он только вздыхает.
– Тогда давай, нам надо спуститься. Давай обходить эти камни по одному.

– Ну, я и не собирался перепрыгивать через них. Черт, похоже, ты дала мне не костыль, а пенделя. Я могу быть послушным, но, черт…

Я изображаю вздох.

– Что, Димитрий, ты попытался… страшно сказать… пошутить?

– Просто иди.

– Мы с тобой будем хорошими друзьями. Со временем.

– Джессика, - говорит он слегка удивленно.

– Да?

– Заткнись.

– Ладно.

Мы выясняем, что гораздо легче спускаться со скал, если Димитрий просто садится на валун и соскальзывает с него вниз. Однако, когда мы достигаем более ровной поверхности, наше движение замедляется. Его лодыжка болит, и время от времени он шипит, но это не из-за меня, потому что я молчу. Мы добираемся до ручья, но оба знаем, что впереди еще полтора часа ходьбы. А у него уже ноги подгибаются. Скоро стемнеет, и я не уверена, сколько еще смогу его вести.

– Остановись-ка здесь, - говорю я, указывая на ручей.
– Опусти лодыжку в воду. Поверь, станет легче.

Он не спорит. Наверняка знает, что я права. Мы садимся у воды, и я помогаю ему пристроить ногу. Я вижу у него на лице моментальное облегчение. Сажусь рядом с ним, опуская свои ноющие ступни.

– Ух, я больше не уверена, что мы вернемся сегодня вечером. Какие планы?

– Ты всегда шутишь?
– неожиданно спрашивает он.

– А?
– озадаченно поворачиваюсь к нему.

– Похоже, ты во всем находишь забавное. Кроме той первой ночи, когда связал тебя, не заметил, чтобы ты по-настоящему боялась.

Я пожимаю плечами.

– Я долго жила, делая только то, чтобы выжить, и у меня никогда не было возможности узнать, какая на самом деле «Джесс-она-же-Блэр».

– И сколько людей видели тебя с этой стороны?

– Ну, ты… как бы… только ты.

Он поворачивается ко мне, приподнимая брови.

– Почему?

– Я уже говорила тебе, почему. Когда Хендрикс спас меня, я была в полной жопе. Он помогал мне, пока не стало легче. Тогда я смирилась с тем, что навсегда останусь на корабле. Что никогда не буду любить, никогда не выйду замуж, у меня никогда не будет детей. Я просто жила. Я смогла собраться, и каждый день благодарна ему за то, что он помог мне выжить. Так что ты не напугал меня, хотя старался. Кстати, это были хорошие попытки.