— Это — простой?

— Да. Княжне каменного народа хватит силы, чтобы украсть мальчика отсюда. Гвиллионы стоили эту крепость, она до сих пор помнит их.

Хастингс прижался лбом к холодному пруту:

— Если этот путь ты называешь простым, должен быть и сложный.

— Должен. Тебе не сладить в одиночку с моими королевами.

— Я бы попробовал. И в этот раз я бы стрелял. Если бы было из чего.

— Король, утративший власть над своей землей, слаб, — едва слышно сказал Король-Ворон. — Король, которого предали его женщины, слаб вдвойне. Мое время наступит, как только день пойдет на убыль. Так вышло, потому что я лег на Королевский камень зимой, в пору коротких дней и длинных ночей. Завтра я возьму твою воду и, когда мне на эту достанет силы, разомкну твои оковы. И ты останешься один. Без помощи. Без оружия. Против них троих.

— Я попробую, — твердо сказал Бен. — Лучше уж так.

— Лучше княжить у гвиллионов, чем кормить ворон.

— Я попробую, — повторил Хастингс.

— Воля твоя. Завтра.

Охотник на фей сел на пол прямо там, где стоял. Потом добралась до воды и вдоволь напился. Он почти привык к тянущей пустоте в желудке, насколько вообще можно было привыкнуть к ней. Время тянулось так медленно, что Бен едва ли не кожей чувствовал, как с неразличимым шорохом ползут секунды.

Если он выберется из этой передряги, обязательно проверит, что стало с источником юности после того, как ведьма оставила его в покое. И если вода не отчистилась — найдет другой способ. А еще… А еще обязательно пригласит Джил в кафе. Или в кино. И закончит колледж, из которого он вылетел, потому что в оружейном магазине работать гораздо интереснее. Деньги им с матерью были очень нужны.

Текла вода, клубились серые тучи. Время от времени лязгали цепи Короля-Ворона. В какой-то момент Бен даже отчасти потерял связь с окружающей реальностью, а может, все-таки сумел заснуть.

Ему казалось, глубоко в землю уходят корни Вороньей башни. Их питают темные подземные родники, а по их берегам качается под порывами невидимого ветра синяя трава. Кто-то с руками Короля-Ворона, бледными, покрытыми ссадинами и синяками, льет из ладоней свет прямо в темную воду. На другом берегу стоит женщина, но ее не разглядеть, как далеко она.

Когда Бен очнулся, стемнело. На ощупь он кое-как добрался до воды, умылся и напился. От холода снова заломило зубы. Хастингс выругался, почему-то — шепотом. Что-то должно было произойти. Уже. Прямо сейчас.

— Они выбросили твои вещи в пропасть, — прошелестел совсем близко голос каменной княжны. Охотник на фей резко обернулся. И зажмурился.

Кианиты в волосах гвиллионки светились синим, и таким же синим сияло ожерелье на стройной шее. В полумраке подземелья для Хастингса этой беспощадной синевы было слишком много.

— Я забрала кое-что, — Кианехт присела рядом с Беном. Подол платья шелковой лужицей растекся по грязному полу. Ему на колени шлепнулось что-то, в чем охотник на фей с удивлением узнал помятый шоколадный батончик и зачерствевшую краюху хлеба в полиэтиленовом пакете. Хастингсу даже пришлось закусить губу — таким резким и острым стало чувство голода.

— Я… — хрипло выдавил из себя Бен. — Спасибо тебе. Но…

— Не нужно ничего говорить, — Кианехт грустно улыбнулась. — Было сказано достаточно. И камни достаточно услышали.

— Мне жаль, — тихо сказал Хастингс.

— Мне тоже. Но я не смогла бы забрать мальчика. Горькая чаша забрала мою силу. Остались крохи. Их едва хватило, чтобы прийти сюда незамеченной.

— Зачем? — пораженно выдохнул Бен.

— Проклятие будет снято только теми, кто придет следом за мной. Здесь почти не рождается детей. Я княжна, я должна. Освободить проклятых и проклявшую. Так правильно и так будет. Потому я пила из Горькой чаши в день Середины Лета.

Только когда серые пальцы пробежали про щеке Бена, до него дошло, зачем она пришла. Он дернулся. Гвиллионка тихо рассмеялась:

— Нас тянет к вам. К подлинной юности, к настоящей весне, к вашему отчаянному желанию жить. Мне иногда кажется, мы истончаемся, становимся все более зыбкими, почти призрачными. И эти скалы вокруг, сосны, замки, это небо — тоже. Король-Ворон закрыл Границу здесь, поэтому мы острее чувствуем увядание, чем вы в Байле. Наша Королева мертва, поэтому некому вдохнуть в эту землю жизнь. Но я хочу жить. Хочу, чтобы у меня родился сын, и чтобы он снял проклятие. Для этого я пила из Горькой чаши. И надо мне радоваться, что она отобрала у меня могущество, а не этот облик, который так тебе по нраву.

Хастингс хмыкнул. Он понятия не имел, что ему делать с этой внезапной откровенностью. То есть, какая-то его часть была совсем не против. Но не здесь же! Когда от сырости ломит колени, а где-то совсем рядом выжидает незнамо чего Король-Колдун.

— Ты ешь, — сказала Кианехт. — Только медленно.

Она была права, и Бену стоило большого труда не спешить, и откусывать от черствой горбушки небольшие кусочки. Ничего более вкусного, чем эта горбушка, он в своей жизни не пробовал. Гвиллионская княжна смотрела на него с улыбкой. Мерцали камни, мерцало ее синее платье. Она сидела так близко, что Хастингс чувствовал ее запах. Почему-то от каменной девы пахло ландышами.