– Это эта бабушка умерла?
– спросил Егор.

Я кивнул:

– Четыре месяца уж... Да. Ну вот. А мы там в Академгородке под Новосибирском... Олька, я, наша мама Михайловна и зарплата инженера-конструктора. Торт есть праздник. И наоборот: праздник есть торт.

– Это сколько фунтов?
– запоздало спросил Матвей, тоже присаживаясь в кружок над тяжело дышавшей щукой.
– На Сахалине?

– Зарплата? По-здешнему будет... шестьдесят тысяч в год.

– А у нашей мамы сколько?

– У Жани? Одиннадцать.

– Мало, - сказал Матвей.
– А у тебя?

– Ладно, друзья мои, который час?

– Четверть второго, - сказал Егор.
– Правда, часы тоже, это... влажные.

– Сматываемся, пока щуку не отобрали, - сказал я.
– Отнесем в машину, потом спокойно вернемся.

Навьючились, теперь Егор тащил еще тяжеленный аквариум с водой. Встали передохнуть. Я заглянул к зверю. Вода - вперемешку с кровавой слизью.

– Стоп, - сказал я.
– Мы что ее - в багажнике в этой гадости оставим? Тяжело?
– Я приподнял от земли аквариум, крякнул и сочувственно посмотрел на Егора.
– Смысл?

– А как?
– спросил Егор.

– Завернем в крапиву, да и все, - сказал я.

– Но...

– Давай, давай крапиву. Она, это... обезболивает.

Егор поколебался, смерил взглядом аквариум, вздохнул и, замотав руку в полу куртки, сорвал два колючих пучка.

Я вытянул из рюкзака молоток, взятый для вбивания колышков от палатки в сухую британскую землю. Запустил руку в розовую слизь, щука сразу не далась, но потом обмякла, почуяв под жабрами знакомую железную хватку. Я положил ее на траву и быстро ударил по голове. Матвей присел слева и смотрел, замерев. Я ударил еще раз.

– Пап, все? Все?
– спросил Егор.

– Сливай воду, - сказал я.

Было полвторого.

На стоянке около хозмага, в углу, посреди снующих с хозтоварами англичан, был разбит временный бивак. Солнце пробилось-таки из-за тучек, и крыша нашего "опеля" по кличке "Черная стрела" (скорость не более двадцати миль в час) украсилась мокрыми егоровскими штанами, футболкой, носками и утопленником телефоном, который неожиданно зазвонил.

– Ну?
– сказала Жаня.
– Много?

– Дак...

Я уткнул микрофон себе в бедро и прошептал детям:

– Будем говорить про щуку?

– Нет!
– в один голос ответили дети.

– Не клюет, - сказал я в трубку.

– Я была уверена!
– зазвенела Жаня.

– Но мы сейчас опять пойдем, - сказал я.
– Еще есть надежда.

– У тебя шестнадцать лет одни надежды, - хмыкнула любимая.
– А где улов? Почему к телефону никто не подходил?

– Потому что Егор утонул.

– Я так и знала, - сказала Жаня.
– Работаешь тут, работаешь... Матвея кормил? Не вздумай не кормить. До свидания, - закончила она.

До малого озера шли налегке, щука осталась в крапиве под крышкой холодильника в багажнике, но не дошли. Трудно было пропустить местечко под автострадой, где она взяла. Нырнули в кусты, спустились на бережок, насадили. Только забросили, в воздухе произошло следующее. С другого берега, где раньше была база, раздалось громогласное "о-ой!".

– В чем дело?
– строгим шепотом сказал я, близоруко прищуриваясь над гладью.

– "Ой" - по-английски значит "эй", - сказал Егор, козырьком приставив ко лбу ладонь.
– Раз, два... Человек пять.

– О-ой!
– снова заорали на бывшей базе.

– Кому они говорят "ой"?
– спросил я дрогнувшим голосом.

– Так они пока дойдут...
– сказал Егор.

Я не мог при детях позволить себе нервно засуетиться и перед трудностями отступить. Так и стоял расслабленно с удочкой. На той стороне еще поойкали, и стихло.

– Они кричали слово, которое на зажигалке, которую я нашел. Ну, которую ты отобрал, - сказал Матвей.
– На букву "фэ".

– Не слышал, - сказал я.
– Ай-яй-яй.

Поплавки трупиками лежали на коричневой глади.

– Ты, наверное, прямо в нее тогда попал, - задумчиво произнес Егор.

– А чего ж ты не попал?

Прошло полчаса. По моим расчетам опасность миновала. Ходу сюда с того конца - минут всего десять. Смотря, правда, каким шагом.

– Хорош, пошли, - сказал я.
– Где там твое маленькое озеро с большими лещами?

...Их оказалось шестеро.

– Две тысячи!
– сразу объявил приземистый, подступая ко мне.

– Пардон?
– отозвался я, делая механический шаг обратно в кусты.