– Нет, не дал, - сухо перебил его Нетопырь. Взгляд Элевдара оторвался от старика и неожиданно переметнулся на меня. Кровь резко прилила к моим щекам - никогда еще я не сталкивалась с таким откровенным разглядыванием, граничащим с прицениванием на рынке рабов. Мне стоило огромного труда не отвести взгляд. Надеюсь, никто не заметил моего неожиданного смятения?

– И все-таки я хотел бы его видеть, - настаивал Нор-Крахт.

Нетопырь встрепенулся:

– Предложение, изложенное в том послании, непристойно и не стоит обсуждения в широком кругу.

– Я сам хотел бы решать, что стоит, а что не стоит моего внимания - холодная настойчивость Нор-Крахта отразилась досадным удивлением на лице Нетопыря. Или мне только показалось, что в глазах магистра блеснуло некое злорадное удовлетворение?

Элевдар, чуть помедлив, отвел от меня пристальный взгляд и молча кивнул куда-то в сторону. Один из Блистательных, неподвижно застывших вдоль стены, мягко и бесшумно вышел вон.

Несколько минут ожидания оказались нестерпимо долгими. Присутствующие молча переглядывались, но нарушить неожиданно установившуюся тишину не рискнул никто. Слышно было, как ерзает Пунар - металлическая бляшка на его поясе глухо царапала по деревянной спинке кресла; как подушечками пальцев барабанит по столу меронец, как тоскливо вздыхает юный Кесарвах Но-ард, пытающийся понять, что происходит...

Вошел Блистательный. Бросил быстрый взгляд на Магистра-распорядителя, мягко подошел ко мне, склонил голову и протянул на раскрытой ладони тонкий свиток, перевитый измятой белой лентой.

– Читайте вслух.

В глазах Блистательного паника. Он испуганно оглядывается на Нетопыря, тот морщится, но согласно кивает.

Предложение непристойным не было, но от него жалобно и тоскливо заныло что-то в моей груди. В вольном пересказе послание Эльяса, о котором я услышала много раньше, было куда грубее и неприемлемее. Теперь же я узнала то, чего не хотела знать раньше - ренейдский Горностай умен.

У Блистательного был неприятный голос - высокий, резковатый, чуть гнусавый, с заметным акцентом уроженца Ламы. Мне хотелось думать, что именно голос меня раздражает, а не то, что он озвучивает...

Эльяс Ренейдский предлагал нобилям Лакита сделку - всем вместе или каждому по отдельности. Мне не нужны ваши богатства, писал он, я и так богат больше, чем вы думаете. Моим людям обещан богатый Маэдрин, плодородные долины и теплые моря, туда лежит наш путь и там наши помыслы. Нам ни к чему разорение Лакита, я хочу оставить за своей спиной не врагов, а страну союзников. Вы узрели нашу силу и воинскую мощь, вы знаете, что я не шучу, но не знаете, что больше насилия я не желаю. Как победитель, я возьму положенную мне дань, но не человеческим жизнями, а золотом. Дань не большую, чем та, что вы вынуждены ежегодно отдавать заевшемуся Маэдрину. Ренейды уйдут из Лакита, а за это вы выполните мою просьбу. Малую просьбу, для вас ничего не стоящую, но докажущую мне, что вы заслуживаете доверия.

Эльяс "просил" о жене, особе древней королевской крови, способной дать начало новой династии уже не Лакита, а нового Маэдрина, который вот-вот покорится великой Ла-Ренейде и станет еще более великой Империей.

Отдайте мне дочь Риардона Каскора, заявлял Горностай, и Лакит станет свободным как прежде. Это единственное условие для заключения мира, в чем он ручается и готов принести публичные клятвы. В противном же случае... В противном случае выбора ему не оставляли - непокорившийся Лакит придется смести с лица земли полностью и заселить всегда охочими до плодородных земель северными племенами... Ну, а тому счастливцу, кто лично приведет девушку, обещана и личная награда.

Тишина. Застывшая, мучительная тишина, готовая взорваться долго сдерживаемыми эмоциями. Кто рискнет начать первым?

– Вы совершенно правы, Магистр-распорядитель, впервые я с Вами полностью согласен, - кряхтя, Нор-Крахт чуть приподнялся, будто собирался дотянуться до всех и каждого своими сухонькими цепкими пальцами, хищно и неприязненно огляделся и кивнул, - Предложение непристойно и обсуждению не подлежит. Горностай Ренейдский никогда не станет нашим Надорром. А у нас есть о чем договариваться сегодня и без этой дрянной писульки.

Возразить не посмел никто. Но напряжение не спадало. Камень-то брошен, и круги хочешь не хочешь, а должны всколыхнуть ровную до поры до времени гладь приличий. Разоренная и униженная знать Лакита уже давно готова была рассмотреть любое предложение о мире, вот только раньше этого никто не предлагал. И некоторым верноподданным Надорра понадобится совсем не много времени, чтобы уговорить собственную совесть и забыть о достоинстве...

– До нас дошли известия о том, сколь тяжким было Ваше возвращение в Лакит, Надорра. Надеюсь, с Вами не случилось ничего дурного?
– губы Нор-Скалита еще выбрасывали холодно-вежливые ядовитые слова, а глаза уже прищурились в неодобрении. Меронец не стал перечить всеми уважаемому Нор-Крахту, но, как оказалось, к Оливии Каскор у него были свои счеты. И этим он собирался воспользоваться. Не станем говорить о том, как неприлично продавать собственную королеву человеку, уничтожившему королевство? Тогда давайте обсудим то, что эта самая королева из себя представляет и стоит ли она того, чтобы умирать за нее...

Я понимала, к чему ведет речь меронец. Еще бы! Надорра Лакита, как последняя простолюдинка, если не сказать куда хуже, сама добиралась через горы в сопровождении такого малого числа слуг. Ей приходилось спать под открытым небом, носить грубую одежду... При встрече с Эмайо я вдохновенно слепила байку о трех добрых слугах моего дяди, сопровождавших меня в пути и вынужденных вернуться в Харвизу, дабы скрыть свое инкогнито, и эта байка, обросшая по пути в Субейю подробностями, избавила меня от дальнейших распросов. Мне совсем не с руки были рассказы о том, что я путешествовала в обществе двух холостых мужчин, о которых только и знала, что имена.