К вечеру мы разбили лагерь намного раньше обычного. Это была первая остановка в долине, но по удобствам она мало чем отличалась от ночевок в горах - все те же холодные твердые камни снизу, сверху и с боков, такие твердые, что порой я с трудом могла вспомнить мягкость обычной постели. Но к вечеру местность все же изменилась. Скалы большей частью пошли на убыль, холмы сгладились, появились лиственные леса. В укромных ложбинках еще лежал снег, но с каждым шагом мы чувствовали наступление весны. Воздух по-прежнему был холоден, ветер пронзителен, однако по-весеннему свеж. Он дарил надежду, он пьянил и позволял хоть ненадолго забыть об опасности.

Поначалу мы тщательно обходили любые селения, желая поскорее удалиться от перевала Рива. Следов, которые можно засечь магически, мы не оставляли, но это ведь не значило, что кому-нибудь не придет в голову порасспрашивать в окрестных селах о пришлых чужаках. А незнакомцы заметны, очень заметны, особенно сейчас, когда люди напуганы войной. Но нам нужны были еда, свежая одежда и новости, а потому к вечеру, найдя подходящую скальную расселину с угрожающе нависающим каменным козырьком, закрытую от ветра и посторонних глаз, Паллад и Шема отправились в ближайшее село. Мы с Лионом остались обустраивать ночлег.

Мы собрали сушняк, принесли воды, почистили лошадей. Неспешно, привычно.

– Если бы кто-то год назад сказал, что моя жизнь настолько изменится, я бы не поверила, - со смешком сказала я, укладывая хворост в аккуратную горку для костра, - Еще год назад я и не представляла, как развести огонь. Да и зачем? Вокруг всегда были слуги. А вот отец умел. Я тогда еще удивлялась, зачем ему? К чему самому чистить лошадь, если на тебя с недоумением смотрят слуги, отстраненные от дел?

– И что он ответил, когда Вы спросили его об этом? А Вы ведь спрашивали?

Я рассмеялась и кивнула.

– Он сказал, что судьба слишком переменчива, чтобы всегда стоять к нам лицом. Он сказал, что когда-нибудь эти простые умения могут спасти мне жизнь и не стоит от них отказываться только потому, что на тебя косо смотрят слуги. Когда-то же учиться надо. Тогда это было игрой, разве могла я тогда подумать, что когда-нибудь это станет реальностью? Но благодаря словам отца я научилась ухаживать за своей лошадью, когда возвращалась с прогулок. Этому-то я научилась. А вот огонь развести - с трудом, - я оглядела со всех сторон аккуратную горку хвороста и неуверенно потянулась к огниву, - Только не говорите об этом Палладу и Шеме. Они меня засмеют.

– Не скажу, - Лион подошел ближе, сел на колени, протянул руку. Огниво случайно выскочило у меня из рук, покатилось по каменному полу и упало в узкую трещину. Мы попытались вытащить его, но проклятый камешек прочно застрял в извилистой скальной щелке и не желал выковыриваться.

– А другого у нас нет?
– с надеждой спросила я. Лион как-то криво усмехнулся:

– Сейчас поищем. Заодно и кое-что проверим.

Черные брови сошлись к переносице, глаза, сосредоточенные на горке хвороста, потемнели, пальцы застыли в напряжении. Лион нагнулся, будто высматривая нечто среди кучки сушняка, и вдруг победно выпрямился:

– Есть. Я так и знал.

Между серовато-бурыми ветками и веточками взвилась струйка дыма, еще робкая и тонкая, но уже вполне заметная. Сухое дерево лизнул крохотный язычок пламени.

– Но как?
– удивилась я, постаравшись спрятать испуг в голосе.

– ОН сказал мне, что я все это умею, но просто не знаю об этом.

– Он?

Лион продолжал пристально смотреть на меня. Ответ не требовался.

– А что еще ОН говорит?
– осторожно спросила я, переборов нестерпимое желание отодвинуться подальше. Страх - не лучший помощник в разговоре, а Лион откровенно меня пугал. И дело было не в бледности его лица, не в нервности движений расширенных зрачков, будто он принял чуток белладонны из моих запасов, даже не в словах как таковых. С тех пор, как мы встретились, Лион заметно изменился. И я пока не могла понять в чем конкретно, но однозначно - в худшую сторону. Изменения происходили не сразу, постепенно, но я осознала их только сейчас.

– О, много чего. Например, что меня вряд ли оставят в живых, даже если ЕГО и изгонят из моего тела. Ведь ОН меняет не только мое тело. Да, его присутствие делает меня сильнее и выносливее, я меньше устаю и быстрее восстанавливаюсь, но еще я начинаю понимать вещи, о которых раньше и не догадывался. Я замечаю то, на что раньше не обратил бы никакого внимания. Мои ум стал острее, ощущения полнее и ярче, я чувствую жизнь по-другому. И не вижу в этом ничего плохого.

– За исключением того, что Вы перестали доверять самому себе, а доверяете чужим нашептываниям?

– О, Оливия, - Лион вдруг подался вперед и взял мои руки в свои. Я не одернула их лишь потому, что пальцы мои были затянуты в тонкие перчатки - их я снимала очень редко с тех самых пор, как однажды неосторожно коснулась лба лорда, - Не считайте меня глупцом, легко поддающимся чужому влиянию. Я тот, кем и был вначале. Только поумнел слегка. Вначале я был напуган и растерян, нелегко, как понимаете, принять то, что внутри тебя сидит отвратительная, злобная тварь. Вначале я боялся не справиться, панически боялся потерять над собой контроль. Но потом понял, что он такой же пленник во мне, как и я из-за него. И он меня тоже боялся. Его злоба, ненависть ко всему живому были не больше, чем способом устрашить меня, подавить силой, заставить подчиниться. Потом были насмешки и издевательства, но это лишь потому, что он хочет, но не может вернуться в свой мир. А я не могу пустить его в наш. Пока не найдется подходящее решение, мы вынуждены сосуществовать в одном теле. Паллад говорил, что убив мое тело, иффиш выйдет на свободу, но это не так. Без тела существовать он не сможет. Без тела он будет просто туманом, дымом, что развеется от порыва ветра. Так что я ему нужен. Живой и невредимый. Он и сам не хочет в наш мир. Он хочет жить и вернуться к себе, а потому предпочитает помогать мне, а не мешать.