Может, тут поветрие какое? Или вирус. Иначе чего же и я вцепилась в Бранова, как утопающий за соломинку?

Та самая Мариша вскоре вернулась и принесла два непомерно огромных блюда с пастой и тарелку с чесночными гренками. На мое робкое: «Извините, но я ничего из этого не заказывала», девушка на удивление миролюбиво улыбнулась и ответила, что мой спутник предупредил, что я буду сопротивляться, и передал:

— Цитирую, — прищурилась официантка, припоминая, — «Мика, бросай валять дурака и нормально поешь, наконец».

Что поделать? С улыбкой вооружившись вилкой, я легко намотала порцию пасты, щедро сдобренную сливочным соусом, и с удовольствием отправила в рот.

— М-м-м… — от блаженства захотелось зажмуриться и безостановочно вопить: «Bellissimo! Mamma mia!»

— Я же говорил, что есть захочешь.

Абсолютно довольный и, похоже, вполне здоровый аспирант уселся прямо передо мной, грохотнув парой кружек с темным питьем, и захрустел гренкой.

— Я не знаю, что… — я снова с остервенением воткнула прибор в макаронный клубок. — Так вкусно! Я словно век не ела!

Как я выгляжу с набитым ртом, мне было плевать. Жизнь словно секунда за секундой приобретала краски, желудок наполнялся сытостью, а раздражение давным-давно почило. Стало тепло и хорошо. Захотелось попританцовывать на месте, крутя головой и вслушиваясь в пустяковые разговоры соседей.

Я прожевала и снова ринулась уничтожать пасту. И как только мне могло здесь не понравиться?

Бранов снисходительно поулыбался еще немного, глядя на меня, и тоже принялся за еду.

— Ты, главное, пей, — подтолкнул он ко мне кружку.

Не раздумывая, я отпила и тут же сморщилась, прижав ладонь ко рту. Густая жижа, будто кисель, но без намека на сладость. Терпкая, обволакивает гортань и желудок.

— Пей, пей, — повторил аспирант, явно довольствуясь моим обескураженным видом.

— Гадость какая!

Бранов тоже отпил, попричмокивал, пытаясь распробовать.

— Да вполне себе ничего, — пожал плечами он. — Серега на сей раз расстарался. Самого себя превзошел. Это у тебя просто все рецепторы разом обострились.

Я отставила кружку, размерами больше напоминающую бадью, и с недоумением уставилась на аспиранта. Тот с неземным удовольствием на лице уминал пасту, разве что котом не урчал.

— А что не так с моими рецепторами?

Бранов неторопливо прожевал, проглотил.

— Такой уж побочный эффект у восстановления ауры. Но это быстро пройдет, хотя у тебя такое впервые… — он со странной задумчивостью в темных глазах уставился на меня и с какой-то подозрительной поспешностью потянулся к кружке.

— Так, — с превеликим усилием отодвинула я от себя тарелку с почти приговоренной пастой, — помнится, вы, Ян Викторович, обещали все мне рассказать.

— Поем сначала, — буркнул тот с уже вновь набитым ртом.

Я нахмурилась, едва зубами не скрежетнув. Мне известно, через что тот самый путь к сердцу мужчины пролегает. Однако экспериментальным путем выяснять, как сытый желудок еще и на словоохотливость у представителей мужского пола влияет, у меня желания не было.

— Нет уж, — я вцепилась в руку аспиранта с такой силой, что тот даже с вилкой совладать не мог, — хватит! Сколько можно надо мной…

Дыхание в ту же секунду сбилось, а пальцы будто раскаленного металла коснулись. Сознание в туман кануло и, кажется, все чувства испарились. Во мне не осталось ничего, кроме горячего желания приблизиться. Коснуться лица Яна. Запустить пальцы в эти забавно торчащие темные волосы, вынуждая запрокинуть голову назад. Поймать его учащенное дыхание…

— Спокойно, — Бранов палец за пальцем разжимал мою хватку. — Без резких движений, Маша. Дыши. Дыши глубже.

Глаза у него сверкали как у больного лихорадкой. Даже легкий румянец на скулах проступил. Ума не приложу, куда бы я делась от смущения, если бы нашу игру в гляделки не прервал вихрем ворвавшийся в зал Сергей.

— Ну как? — подмигнул он мне, облокотившись на стол. — Полегчало, девица? Полегчало, красавица?

— Кажется, да, — вместо меня ответил Бранов, сверля друга возмущенным взглядом. — Ты же говорил, что бреши в ее ауре незначительных размеров. Зачем со всей силы-то приложил?

— Лишним не будет, — равнодушно скривил губы тот. — Да и я здесь царь и бог, так что вы, дети мои, должны подчиниться мне и властвующему здесь порядку любви и страсти.

Опасаясь, как бы меня снова не закоротило, я поскорее убрала обе руки подальше от Сергея. И от Бранова. От обоих.