Перехватила его взгляд: слишком спокойный, ни один мускул не дрогнул на будто вылепленном из воска лице. Он натянул брюки и сел рядом. Молча. Плечом к плечу.

– Это был ты, тот мальчик из детского дома, в шапке-ушанке, я видела тебя убегающего в щель между брёвнами. Это ты позвал повариху на помощь… Ты - брат Олега.

– Да, это я, - его голос звучал спокойно и умиротворённо, будто это не он только что страстно отымел сиделку своей жены.

– Твои глаза… Они не давали мне покоя, я сходила с ума, замечая сходство… - провела пятернёй по спутанным волосам и тяжело вздохнула. – Но тогда тебя звали иначе… - напрягла память. – Илья. Тебя звали Илья!

– Моего деда звали Назар Туманов, я взял его имя. Не хочу, чтобы хоть что-то напоминало о прошлом. Никогда, - его голос стал твёрже, плечо будто налилось свинцовой тяжестью.

– Как ты меня нашёл? Зачем? Только не говори, что это всё простое совпадение, - повернула голову в надежде рассмотреть хоть какие-то живые эмоции. Он смотрел перед собой, плотно сжав губы, в расширенных зрачках отражалось танцующие пламя одинокой свечи.

– Не совпадение. Я встретил тебя полгода назад, случайно: на МКАДе образовалась пробка, я был за рулём своей машины, а ты сидела напротив, в автобусе у окна, и смотрела на меня. Долго и очень пристально.

– Но… я не помню этого. Не помню тебя!

Его лицо озарилось горькой усмешкой.

– Не удивлён. Ты никогда меня не замечала. Да ты даже имя моё не сразу вспомнила, - в голосе просквозила едва уловимая тень обиды. – Но ты знаешь, зато я сразу тебя узнал. Мне не потребовалось много времени, чтобы увидеть в незнакомке у окна ту маленькую Веру из детского дома.

– Ты… следил за мной?

– Да. Я поехал следом, посмотрел, на какой остановке ты вышла… Дальше всё было проще простого.

– Зачем, Илья?..

– Не называй меня так! Меня много лет зовут иначе! – взревел он и отвернулся, опустив ноги на пол. Расстегнутая пряжка ремня клацала о бёдра, спину испещряли глубокие кровоточащие борозды, оставленные её ногтями.

– Прости! – его реакция испугала, и Вера отругала себя за недогадливость. Она бы тоже мечтала перечеркнуть прошлое, его злость оправдана. Протянула ладонь, желая коснуться плеча, но передумала. – Зачем ты выследил меня? Зачем позвал на работу? Это же ты договорился с главврачом, не Крестовский.

– Да, я.

– Зачем?

Он ничего не ответил, молча поднялся и подошёл к окну. Опустив ладони в карманы брюк, долго смотрел на бьющий о стёкла мелкий снег.

– Я не знаю. Увидел и вспомнил всё. Когда-то давно я тебя ненавидел, прочем, ровно настолько, насколько любил.

– Что?? – она нахмурилась и встала следом. Нашарила на полу сброшенный в порыве страсти свитер и, путаясь в рукавах, не глядя натянула через голову. Не зная, как быть дальше - подойти или остаться, села на край кровати, изучая его недвижимый силуэт. – Объясни мне, я очень тебя прошу, Назар...

– Что ты хочешь узнать? – он обернулся. Света свечи едва хватало, но она видела, как сверкают его глаза. – Когда нас с Олегом перевели в ваш детский дом, то первой, кого я увидел едва переступив порог - была ты. Был какой-то дурацкий праздник осени, ты репетировала выступление и выбежала в коридор в балетной пачке… - его голос слегка надломился. – Мне было всего тринадцать, но я влюбился тогда до чёртиков, но ты меня словно не замечала. Ни разу я не поймал на себе твой взгляд! Конечно, ты была старше и плевать хотела на тощего забитого сопляка, который к тому же ещё заикался.

– Ты заикался?

Он снова усмехнулся, обнажив в зверином оскале крепкие белые зубы.

– Ну конечно, откуда тебе это знать, ты же ни разу и словом со мной не обмолвилась. Королева детского дома!

– Что ты несёшь? Ты смотришь на вещи сквозь призму подростковых обид!
– голос предательски дрогнул. Вера резко поднялась и смело подошла ближе. Кожу бёдер стягивало его высыхающее семя и она невольно вспомнила, как буквально только что он входил в неё, как она целовала его красивые, но абсолютно незнакомые губы.

Холодный, расчётливый, злой. От мужчины, который довел её до умопомрачительного оргазма, не осталось и следа.

– Это не детские обиды, Вера, это горькая истина, - уже спокойно произнёс он. – Горькая для меня, конечно, тебе же было плевать.

Птица Феникс, распахнувшая в полёте крылья на его груди, буравила её мёртвыми глазами. Старая монета на тонком черном шнурке покоилась там, где даже у пернатых находится сердце.

– Я знал, что ты нравилась моему брату, и видел, что он тебе тоже. Ты хохотала над его шутками, флиртовала…