Он знал.

И воеводе сказал, отправляясь вместо меня в Сороковник: делаю это, чтобы она к детям своим вернулась. Не стал разыскивать Магу, не стал выяснять отношения — а просто пошёл вместо меня.

Чтобы остановить слёзы, пережимаю переносицу.

— Давай уж, не тяни. Заканчивай.

— Так и сказал — знаю, — потеряно повторяет Лора. — И потом они долго молчали. Мага и говорит: она согласилась за меня выйти, — а сам так глазами сверкает, как будто ждёт, что на него вот-вот все кинутся, уж и отбиваться готов. Потом добавляет: у нас договор на три месяца. Захочет потом уйти, свободной быть — препятствий чинить не стану, но эти три месяца — а сам руку в кулак сжимает — моя она, и я её никому не отдам. Ох, Ва-ань… Я так и думала, что сцепятся они сейчас. Стоят друг против друга, и Мага вроде даже как подрос, оба свирепые, ещё немного — и подерутся… Потом Васюта выдохнул так — и спрашивает: сама согласилась или принудил? Сама, твой отвечает. И добавляет: из-за детей, не из-за меня. И опять друг на дружку смотрят. А тут как раз сигнал к бою, первые гарпии на нас полетели. Васюта только и сказал: Сама так сама, а мы с тобой ещё договорим. И всё, по коням…

Лора порывисто вздыхает, за ней вздыхает лошадка. Идём молча.

Вот оно как всё было…

Зачем ты мне врал, воевода? Вроде и правду сказал — и вывернул всё наизнанку? Зачем оскорблял так? Хоть и знаю я тебя всего ничего, но тот воин, которого я привечала, кто за своих ребят просил — так говорить со мной не мог. А ведь я чуть было не поверила…

И снова на сердце камень. Не поверила. А вдруг он в чём-то прав?

— А ты как считаешь? — слова даются мне с трудом. — Может, тебе со мной тоже лучше не связываться? Ипатий меня в глаза предательницей назвал.

— Вань, не дури. Начнёшь сейчас себя во всех грехах обвинять… Запуталась ты, могу допустить, но ты ж не девочка — сломя голову, от одного мужика за новым красавцем кидаться. Я ж тебя знаю, как облупленную, хоть мы и недолго знакомы. Да ведь иной раз совсем мало нужно, чтобы человека до печёнок почувствовать, вот как я тебя сейчас. Мы вот что сделаем: пойдём ко мне, и ты мне всё-всё расскажешь, а тогда и покумекаем вместе, как дальше быть. Аркаша после Совета задержался, больно охота ему посмотреть, как там твои родственнички новые работать будут, — она невесело усмехается. — Ох, знала бы ты, чего мы сегодня наслушались и насмотрелись, подруга… Ты ещё дёшево отделалась — пальцами да лёгким испугом, а сколько там косточек под одной только пыточной башней зарыто было. Да, вот что, Вань, — она вдруг запинается, — у тебя же… ты же… — собравшись духом, выпаливает, — в общем, от Васи беременна, да? Ты прости, что спрашиваю, но я ж не знаю, когда вы с твоим бывшим, то есть теперешним, сошлись, вдруг у вас что-то как-то…

Смотрю на неё негодующе.

— Ну, ты балда! — только и говорю в сердцах. Она вдруг виснет у меня на шее.

— Вань, ну прости! Ты не представляешь, как мне это нужно было знать! — Я сердито отбиваюсь, но потом отмякаю.

— И как тебе такое в голову могло придти?

— Вань, ну всё, не буду больше. Не буду. Скажи, а тебе не страшно? — внезапно спрашивает она и вдруг густо краснеет. — Ну, в таком возрасте, всё-таки…

— В каком? — огрызаюсь. — Можно подумать, меня кто-то спрашивал! И вообще, что за глупости? Любить, значит, можно, а рожать — возраст не тот? Моя бабка самого младшего своего в сорок восемь родила, едва-едва мужа с войны дождавшись, и ничего.

И вдруг подозрительно гляжу на Лору. А та почему-то расплывается в улыбке.

— Не поздно, значит. Вот я ему так и скажу. Чтоб не пугался.

— Кому — ему? — осторожно спрашиваю.

— Арка-аше… — тянет подруга. И мечтательно щурится.

Была бы я на лошади — точно свалилась бы.

***

Мы сидим в маленьком уличном кафе, неподалёку от центра. Лошадку свою Лора сплавила проезжавшим мимо товаркам, поручив отвести на конюшню, но домой к боевой подруге мы так и не пошли. Не хотелось сидеть в четырёх стенах в погожий день, а тут кстати повстречались на соседней улице милые мирные столики, расставленные прямо на тротуаре и прикрытые от солнца зонтиками, что так и потянуло к ним. Мы с Лорой, не сговариваясь, устремились к ближайшему свободному столику.

— Как ты думаешь, — спрашивает она нерешительно, — а можно нам по случаю встречи — да по рюмочке?

— И думать не моги, — заявляю категорически. — В ближайший год — это уж точно. Особенно, если сама кормить будешь.

Лора вдруг заливается краской.

— Что буду делать? Ой, прости. Я — и… нет, не представляю.

— Нет, ты скажи мне, как ты всё-таки решилась? — не выдерживаю. — Ты ж была категорически против!

Рядом с нами вырастает юноша-официант. Мы заказываем чай со льдом, — а больше пока ничего не хочется.

Лора рассеянно наматывает на палец прядь волос.

— Да так получилось…Случайности в этом деле тоже бывают. Только за два дня до боя поняла, что, кажется, влетела — видишь, и на старуху бывает проруха. И как-то всё не до себя было: к войне готовились, арсенал проверяли, коней, санчасть, а перед самым боем меня вдруг мысль шарахнула: а что, если Аркаша… не вернётся, в общем. Как же я без него? Неужели ничего не останется, кроме памяти? О себе как-то и не подумала, что прихлопнуть могут, мы ж себе вечными кажемся. В общем, решилась. — Она хлопает ладонью по столешнице и задорно добавляет. — Как вот только сообщить моему обормоту — ума не приложу. Ведь взовьётся, по потолку начнёт бегать, орать станет…

— От радости, — уточняю.

Она сбивается, смотрит недоверчиво.

— Да ты что? Скорее, ругаться начнёт. Скажет: мы ж договаривались, опять ты всё одна за себя решаешь! Знакомая песня, сто раз слышала.

Я упрямо качаю головой.

— Ло, а ты не думаешь, что всё это время он просто подстраивался под тебя? Не мог же он, в самом деле, заставить тебя родить? С твоим-то характером, да если ты решила, что никогда — дело просто кончилось бы скандалом. А чтоб Аркаша собственному ребёнку не обрадовался — в жизнь не поверю!