Может, Мага, может. Не знаю, с каких гор ты спустился, но только, похоже, совсем не с наших… Но я не хочу этого знать.

В одном из аулов нам показывают технологию изготовления местного сыра, а затем приглашают на дегустацию вин. Унюхав издалека характерный запах бражки, я наотрез отказываюсь пробовать местный алкоголь: подозреваю, что продукты виноделов чересчур молоды для оценки. Может кто-то и любит вина, недавно снятые с осадка и ещё толком не выстоянные, но мне кроме головной боли знакомство с ними ничего не принесёт. Покамест остальные наши одногруппники разбирают стаканчики и с воодушевлением прикладываются к маркированным бутылям, рассматриваю довольно неплохие росписи на стенах винного погреба. И замечаю, что Мага куда-то подевался.

Покрутившись на месте, вижу его в проёме, ведущем в соседнее подвальное помещение. Мой спутник о чём-то тихо переговаривается с тем самым молодым человеком, который недавно самолично готовил для нас знаменитый адыгейский сыр. Судя по жестикуляции, джигит отнекивается, но лукавые глаза полны ожидания. Мага небрежно подбрасывает на ладони какой-то блестящий жёлтый кругляшок и выражение лица его собеседника меняется. Одно ловкое движение — и монета исчезает, но уже в другой ладони. Усмехнувшись, мой спутник возвращается, а меня так и разбирает любопытство: мне интересна даже не тема, а чем именно он расплатился. Неужели золотом?

Уже перед самым отъездом нас нагоняет молодой человек и с почтительным поклоном передаёт Маге небольшую корзину. Сверху содержимое прикрыто чистым полотенцем, из-под которого воинственно проглядывает бутылочное горлышко тёмного стекла с пробкой, залитой сургучом. Мага пристраивает корзину на сиденье автобуса, который остаётся нас ждать, самих же нас приглашают в открытые низенькие грузовички, чем-то похожие на бронетранспортёры — штурмовать горную речку, через которую лежит путь к местным водопадам.

…- Красиво? — спрашиваю у Маги.

— Красиво, — соглашается он. — Но у нас теплее, поэтому зелени больше.

— Что, и водопады есть?

— Есть. Туристов нет, — отвечает лаконично.

— Почему?

— Опасно. Хищников много.

Больше из него ничего не удаётся вытянуть.

Он с интересом осматривает запущенную чайную плантацию и срывает понюхать и попробовать на зуб несколько листочков с чайного куста. Сочувственно смотрит на тюльпанное дерево, двухсотлетнее, разваленное почти надвое молнией года три тому назад и теперь скреплённое цепями, и радуется вместе со всеми, обнаружив бутон — а ведь биологи опасались, что после "операции" старейшее в краю дерево перестанет цвести! Он пробует на пасеке разные сорта мёда — вот от чего и я не отказываюсь, а потом с удивлением выслушивает мои пояснения, почему мёд первого сбора этого года брать не стоит. Да потому, что он ещё весь "сахарный", а натуральный — со свежей пыльцы — ещё должен созреть и до Спаса, его не попробуешь. Заодно рассказываю про Спасы, Яблочный, Медовый и Ореховый, и про дедову пасеку. Я уже начинаю понимать смысл поговорки: "Коготок увяз — всей птичке пропасть!": стоит Маге зацепиться в разговоре за что-то интересное — и он, как клубочек, раскрутит нужную тему до конца. Уж не из-за моей ли словоохотливости и, главное, терпения, он набился в спутники?

Возвращаемся мы поздним вечером, с гудящими ногами, отмахав пешком не менее десятка километров. Темнота за автобусными окнами начинает заметно сгущаться, а фары встречных — слепить глаза. Мага решительно опускает занавеску перед моим носом.

— Отдохни.

Пожав плечами, устраиваюсь в кресле поудобнее. Даже и не думаю спорить. Ступни горят, челюсти сводит от зевоты — спать хочется, да и воздух тут разрежен, мы же ещё не спустились в долину. Но задремать я не успеваю.

Мага, до этого расслабленно прикрывший веки, вздрагивает, открывает глаза и поворачивается ко мне. Охватывает взором быстро, цепко, как будто что-то пытается во мне увидеть. В полусумраке особенно заметна его неестественная бледность. Опешив, я собираюсь спросить, что случилось, но он прижимает палец к губам. Привстав, бегло оглядывает салон. Пассажиры в основном подрёмывают, и ничего подозрительного я не наблюдаю, но Мага уже тянет меня за локоть.

— Пойдём, — говорит тихо. — Держись рядом. Тут лучше не оставаться.

И тащит за собой по проходу.

Слова застревают в горле. Руки-ноги вдруг становятся негнущимися и цепляются за всё подряд. Мага медленно идёт меж рядов сидений, высматривая что-то впереди, как хищник, унюхавший опасность, я же изображаю собой хвост. Мне страшно

Неожиданно автобус сворачивает влево, слишком круто и резко даже для горного серпантина. Угол скобы на сиденье впивается мне в бедро. Пассажиры охают, навалившись друг на друга. Мага прыжком преодолевает расстояние до Иоланты, которая в испуге пытается дотянуться до шофёра.

— Сергей Дмитриевич, что с вами? Сергей Дмитрич!

Хорошо, что здесь не как в ЛИАЗе, нет разделительного стекла между водителем и пассажирами. Мой компаньон одним махом запрыгивает в переднюю часть кабины и выкручивает руль, уводя автобус от дорожного бордюра, за которым — пропасть. На мужчину, что навалился грудью на рулевое колесо, он вроде и внимания не обращает.

— Как остановить? Ну? — со сдержанной яростью шипит он Иоланте. Та, судорожно сглотнув, бормочет:

— А… Этот… стоп-кран… нет, ручник… ручной тормоз… — Приходит в себя: — Вот там рычаг внизу, кнопку отжать и дёрнуть наверх!

Автобус под визг тормозов врезается в какую-то преграду, видимо — очередной бордюр. Меня уносит инерцией вперёд, я сбиваю с ног девушку и обе мы заваливаемся на барьер, отделяющий нас от водителя. Больно ударяюсь животом, от толчка чуть не вышибает дыхание.

И первое, что вижу, подняв глаза — сплошная скала в полуметре от лобового стекла. Хорошо видна, поскольку подсвечена снизу фарами. Вот ещё бы чуть-чуть… Или, не доезжая, когда первый раз крутануло прямо к пропасти… Ноги вдруг слабеют. Я так и села бы на пол, но меня выводят из ступора испуганные возгласы сзади.