— Почти тринадцать метров, вот сколько, — сообщаю результат.

— А в аршинах это сколько? Или в шагах?

— Если метр — моих два шага, то двадцать шесть шагов… Ничего себе! А как мы такую баранку согнём да поднимем?

— Да ерунда всё это, — расстроенно говорит Рорик. — Я несу ерунду и ты тоже. Как мы его вообще отрежем? Не думаешь, что нас тоже — в порошок, как те ветки? Тут энергоизолятор нужен, магический, причём не стихийный!

… С каким выражением лица вытаскивал Мага мой нож из притолоки! Это я хорошо помню. Как и ожоги на ладонях суженого. Ожоги — раз. Через порог его нож не пускал — два. И… дражайший дон не сумел правильно считать информацию со своего кольца, ослепшего и оглохшего — три.

— А лунный свет может быть изолятором?

Рорик задумывается.

— Не совсем. Он не изолирует, он, скорее, сбивает направление токов. Вызывает хаос в энергочастичках, лишает свойств. Да, это вариант. Это тоже может пройти.

Он лезет в котомку, а я спохватываюсь.

— Медленно и осторожно, понял? Чтобы охрану не напугать! — и успокоительно машу рукой в пространство, потому что кто их знает, этих сущностей, с какой стороны они сейчас за нами наблюдают.

Затаив дыхание, смотрю, как Рорик самым кончиком острия касается завесы… и ничего не происходит. Лезвие спокойно и без последствий для себя проходит сквозь энергетическую дымку, и мы даже видим его конец, высунувшийся с другой стороны. Обережник уводит руку вправо — и в завесе внезапно прочерчивается дыра. Прореха. Как на ткани.

— Работает! — восторженно шепчет мой напарник. — Но погоди, это только шлейф от завесы, у него плотность иная, а как сам След себя поведёт?

А След лунному ножу не поддаётся.

— Вот засада, — говорю сердито. — Дай я попробую!

Пытаюсь разрезать или как-то подцепить светящийся контур, но тот растекается по булыжнику в микронный пласт, который не то что разрезать — поцарапать почему-то не получается. С досадой сую лунный нож Рорику и берусь за тот, что у меня на поясе. И, не успев ещё вынуть из ножен, по странному трепетанью нагревшейся в пальцах деревянной рукоятки понимаю: правильно. Сейчас всё получится.

Стоит мне прикоснуться пастушьим ножом к Следу — тот вспухает, уплотняется, становится объёмным и толстым, как канат. И я, оставив удивление на потом, с остервенением пилю этот канат, по плотности напоминающий резиновый, и стараюсь не задеть при этом завесу. Но, случайно покачнувшись, делаю неловкое движение, и… Сердце ухает в пятки, но я вдруг соображаю, что пока ещё не рассыпалась в пыль, а до сих пор сижу на корточках, упираясь ладонью в прозрачную, твёрдую, гладкую как стекло, поверхность. Спохватившись, что время-то уходит, делаю последний надрез, вытаскиваю из мостовой увязший ножик и иду вдоль контура, отсчитывая шаги.

— Сколько мы там насчитали, не помнишь? — спохватываюсь. — Двадцать?

— Двадцать шесть, — медленно отвечает Рорик. — Госпожа Ива, а откуда вообще этот нож? Я всё давеча собирался спросить, да не получилось. Что это он вытворяет?

— Подожди, не сбивай. Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Нож как нож, мне его один хороший мальчик подарил. Двадцать пять, двадцать шесть. — Присаживаюсь на корточки и снова принимаюсь за работу. — А ты не помнишь, как он у тебя камни резал, когда ты круг вычерчивал? Раньше надо было гадать, а теперь — работай тем, что есть.

Я уже не удивляюсь тому, как мой спутник гладко и красиво разговаривает, безо всяких затыков, точно, по делу, по-взрослому… Ничего удивительного. После нашей стычки с Игроком он расстался с заиканием, а сейчас, похоже, с чем-то ещё, вроде неуверенности… И хорошо. Забывшись, свободной рукой я перехватываю поудобнее След, отметив, что на ощупь он совершенно как электрический кабель, резиновый, тёплый и гладкий. И только услышав за спиной судорожный вздох напарника, понимаю, что ни в коем случае не надо было этого делать, что второй раз как-то минует меня неминуемое. Что меня защищает — нож?

Останусь жива после своих художеств — обязательно навещу Жорку. Очень уж хочется переговорить с хорошим мальчиком.

Ф-р-р! Сперва я не понимаю что произошло. А это едва отрезанный кусок следа дёрнулся, заизвивался, словно громадный червяк, и вдруг свернулся кольцом. Бамм! Это, словно стальные, стукнулись друг о друга срезами и загудели противоположные концы отпиленной дуги, рассыпая во все стороны искры. БАММ! Звук пронёсся высоко над головами, и завеса обрушилась… нет, осыпалась… нет, начала осыпаться, но серебристые пылинки, на несколько мгновений застыв в воздухе светящейся взвесью, задрожали — и вдруг выстроились упорядоченным потоком, прямо как ранее собирались светлячки. И зашуршали мимо остолбеневших нас с Рориком, заструились, словно песок из невидимых песочных часов. А впадала эта струйка в то самое свежесцепленное кольцо, в нашу заготовку для портала, и в считанные минуты оно сдёрнуло и впитало в себя всю завесу, целиком и без остатка.

И вот мы с Рориком стоим и смотрим на какой-то неправильный портал у нас под ногами. Нет, к размеру и к форме не придерёшься, тут всё, как задумано. Но только куда через него попадёшь, через этакий, впечатанный прямо в мостовую? Да и окрас у него непривычный — серо-стальной вместо лазорево-синего… Работнички, блин. И что теперь с этим делать?

Почему-то мне до слёз обидно за обережника. «Погоди, мы что-нибудь придумаем!» — хочется мне сказать, и я уже трогаю напарника за руку, как вдруг он улыбается. Расправляет плечи. Перехватывает поудобнее посох.