— Я не знал, что она беременна! — вызывающе говорит Рахимыч. — Да, я собирался завладеть её аурой, но только чтобы иметь хотя бы толику твоего могущества, друг мой! Разве можно ради какой-то женщины позабыть о старинной дружбе, связанной общими боями и свершениями, Теймур?

— Ты же — забыл, — пожимает плечами дон. — Собственно, Омар, свои претензии я высказал, и не буду мешать другим. На сим мы, я полагаю, простимся. Прошу вас, господа, — добавляет он учтиво. — Благодарю за возможность высказаться первым.

Бывший Верховный негодующе фырчит, собираясь что-то сказать, но тут через несколько человек от Главы Некромантов поднимается невысокий плотный мужчина лет шестидесяти, худощавый, с седым ежиком волос на голове, в панцире на манер римского. Центурион, не иначе. "Мэр", — сообщает мне Акара. "В сражении не участвовал, но был в числе наблюдателей. Единственный не-маг из приглашённых".

— Обвинение со стороны городского совета Тардисбурга, — негромко, как и Акара, начинает центурион. Я смотрю, они тут вообще неэмоциональны. — Омар ибн Рахим, ставлю вам в вину осуществление диверсии на территории города во время военных действий. Магами Огня был практически снят охранный Барьер во всех секторах города — кроме нескольких кварталов Восточного, того, где проживают семьи Клана Огня. Как следствие ослабления Барьера, произошёл одновременный прорыв сил неприятеля в пяти точках. Городу нанесён значительный материальный ущерб, но прискорбнее всего — двадцать восемь погибших среди мирных жителей. Как бывший военный, с уверенностью могу предположить, что не будь помощи обережников в восстановлении барьерной сети — город продержался бы не более часа.

— Причём здесь я? — праведно негодует ибн Рахим. — Ты же сам только что признал — мои кварталы были в полном порядке! А в прочих секторах есть свои ведуны и маги, ответственные за сохранность Сети! Да и прорыв… Как ты сказал? В пяти местах? Но это были монстры с границы, какое отношение они имеют ко мне?

— Они имеют самое непосредственное отношение к твоим людям, Омар ибн Рахим, тем самым, которые встречали их у выхода и провожали прямиком на штурм магических школ. Об этом будет сказано представителями других кланов. Я же обвиняю тебя не только в диверсии, но и в измене. Ты вступил в преступный сговор с Игроком и подставил под удар мирных жителей. Как представитель городской власти я требую у Совета наказать тебя.

— У Совета? — придушённо повторяет Омар. — У этого продажного… этих плебеев… — И начинает, задыхаясь, шарить по груди, словно в попытке ослабить тугую застёжку кафтана. Пальцы его срывают яркую пуговку, и та в его руках расцветает огненной кометой, что, распустив хвост, летит в сторону судий…

…вернее, пытается. Напоровшись на внезапно выросшую из всеми забытой канавки, прорытой заблаговременно обережным Петушком, водную стену, позорно пшикает и оседает на пол, где присыпается ожившим вспученным земляным валом. Заорав, кочет, до того мирно поклёвывающий на полу невидимые зёрнышки, одним прыжком взмывает на грудь Верховного и крепко и жёстко бьёт его клювом в шею.

— А я предупреждал, — ворчит Симеон, помавая посохом и вроде бы ничему не удивляясь. Драчливый птиц, усохнув в размере, смирно пристраивается на навершии, а я вспоминаю: у Рорика на посохе сидит такой же.

— Неуважение к Совету — три, — после недолгой паузы говорит Акара. — Уведомляю тебя, Омар ибн Рахим, что ты лишаешься права голоса. — И добавляет скептически, разглядывая вновь застывшего во мраморе бывшего Верховного: — Навсегда.

Я сглатываю комок в горле.

Мне понадобилось довести себя до самого пика эмоций, до потемнения в глазах от ненависти, до распоротой ладони, чтобы добиться подобного результата. Старцу Симеону и делать ничего не пришлось. За него сработал… Кто? Золотой Петушок? Фамильяр? Посох? Что это вообще было? Он с лёгкостью снял моё проклятье — и столь же непринуждённо вернул на место.

Вот это… думаю в полном ошеломлении. Вот это — Мастер… И они м е н я называют уникальной? Да мне до Симеона плыть да плыть.

Вот кого бы в Наставники, да с самого начала! Чтоб хотя бы корректировал, говорил, что правильно, что нет. Тогда, может, и не влипла бы я во многие неприятности, да и в развитии как продвинулась бы… Только, думается, многих нынешних друзей так никогда и не узнала бы. У Судьбы свои пути.

…Надо же, Рорик — обережник! Никогда бы не подумала!

Пока члены Совета приглушённо совещаются, разглядываю статую — наконец-то без внутренней дрожи. Внешние изменения те же, что и после моего воздействия: полное окаменение, но только тела, а вот одежда и обувь остаются прежние. И чалма, кстати… Поспешно оглядываюсь. Николас, повернувшись к сэру Майклу, что-то с ним обсуждает касательно дальнейшей процедуры, прерывать его не хочется, и я трогаю за руку… хм… наречённого. Слишком поздно замечаю его сосредоточенность и невидящий взгляд, как будто Мага к чему-то прислушивается. Может, и он с кем-то на мыслесвязи?

— Мага, можно спросить?

С некоторой задержкой он переключается на меня.

— Да, Ива?

Неудобно. Вроде как в разговор вмешалась. Но раз уж начала… Киваю на статую.

— Почему одежда на нём не изменилась? В самый первый раз, когда моё… проклятье сработало, она оставалась такой, как есть, но здесь — он сплошняком мраморный!

— Тебе это и в самом деле интересно? — Мага прищуривается. — Наконец-то ты начинаешь думать, а не просто лупить заклинаниями… Ладно, не сердись. Материя разного происхождения отвечает на магию по-разному. Живая органика изменяется почти сразу. Ткань, кожа, перья — это всё когда-то тоже было живым, но давно, поэтому переделывает свою структуру дольше. У дерева ещё меньшая скорость, у металлов и того хуже, но за полчаса преобразуется всё. Увидишь, к концу заседания он весь дозреет.

Учитывая всегдашнюю немногословность, это необычайно длинная для Маги речь. Спохватываюсь:

— К концу заседания? А разве ещё не закончили?

— Устала? — спрашивает он с беспокойством. Качаю головой. — Тогда давай дождёмся завершения. Омар сам себя уже наказал, но с оставшимся кланом нужно что-то решать. Потерпишь? Может, тебе нужно что-нибудь?

— Воды не найдётся? После подвала пить всё время хочется, — признаюсь, но тут же некстати вспоминаю, что последние капли он потратил, чтобы протереть мне лицо. Но с ближайших скамей нам уже протягивают, по меньшей мере, пять походных фляг.