Необжитые пространства. Том 1. Проселки
вернуться

Ростокин Виктор
Шрифт:

««Домик в деревне…» Телеоператор…»

«Домик в деревне…» Телеоператор«Рисует» на экране «мечту»:Бабушка румяная, опрятнаяСметану дает внучку.А на цветастой столешницеДышит горбушка теплом.Мальчик капризно не чешется,Он артистичен, умен —По подсказке держится соколом,Буренка четко видна.Съемки идут на «высотке».А корова… на картинке она!

«Устоявшаяся тишина…»

Устоявшаяся тишинаЗа ночь. Ни одной звездыДо утра не зажглось. Война?Или предтеча войныДругой, внутригосударственной,Ползущей захолустьемЗмеею искусной,Как дарственностьСатаны. Ведь Бог изгнанИ некому противостоять,Защищать смердов.Пахнет смертью.Молится и плачет мать,Космы седые слезами увлажнив,А она еще молодая —Сорок, а то и меньше.Бессчетно подобных женщинНесчастных, сынов потерявших,Дочерей в городах и на пашнях.Устала окраина. Вымоталась.Центр лишь глянет вскользь,Выматерится, плюнет: «Непогребенных сколь!»А мать, постаревшая до неузнаваемости,Кличет своих ласточку и соколенка.Дочь-красавицу МатренкуИзнасиловали на займище,И неведомо где теперь.Сын в Туркестане охраняет чужую границу.«Пташки мои да разлучные птицы!» —Плачет мать. Зима. Распахнута дверь.

«Бывают странные мгновенья…»

Бывают странные мгновенья,Хотя и повода-то нет,Душа исполнится стремленьемНа изначально смутный свет,И ты уже воспламенился,Горишь и дерзко обуянТем завладеть, на что молился,Про свой не помня скромный сан.И вот на самом пике действаСознанье искра охладит,И ты прислушаешься к сердцу, —Как отчужденное, стучит.

«В саду материнском…»

В саду материнском чего только не было,Не для пейзажа красы,Яблоки сладкие, кислые, белыеИ с холодком от росы.Груша в тернах, а макушка их выше —Ловко румянить жаре.Разом плодов осыпалися «тыщи»,Радость-то нам, детворе!Мы набиваем карманы «конфетами»,Даже в фуражки кладем.А для утехи укладывает летоСкирдами вызревший гром.Тут и смородина возле Паники,Томной рябины кусты.До подбородка крупна ежевика,Щавеля сочны листы.Сада середку калина освоила,Княжила тоже она.В зимушку с ней и оладушек соевый —Эта еда так вкусна!И слава богу, в военную поруОт голодухи никтоИз братовьев не помер.Было горяМного.И много ветров!

«Приласкал я ребенка чужого…»

Приласкал я ребенка чужогоСловом простеньким: «Здравым расти».А мамаша топорно, суровоОтвернулась. О боже, прости!Будто я проходимец, пустышка,Околотная, вредная тать!А младенец – святая малышка —Тянет ручки меня приобнять.Ах и ox! Ничего не поделать,Убеждать бестолково вдвойне,Что осколки таскаю я в теле,Не погиб на локальной войне.И какие сомненья, вопросы?Для мальчонки отрада одна —Чтоб окно украшали морозы,Чтоб была вся округа видна.Чтоб отец был не пьяный, не хмурый,Чтобы мать улыбалась всегда.Чтоб сказал мне когда-нибудь мудро:«Не беда, коли в жизни беда».

«Мы одиноки, мы в пустыне…»

Мы одиноки, мы в пустыне,Вселенной хладною живем.И может, завтра, может, нынеБез содрогания умрем.О чем жалеть, о чем нам плакать?Совсем не лучше мы травы,Которая загибла в слякоть,Не ведая своей порыИсхода, ветреной кончиныИ бега звездных чуждых рек.Нет мира злобы. Лишь лучинаРоняет отблески на снег.И я умру, когда погаснет,Когда щепа сойдет во прах,И все на свете станет ясно,В душе исчезнет подлый страх.

Дубинка

Русский мужик закачался…Благо бы от вина!С Русью едва не расстался.Где она? И не видна!А по тревожной равнине,Злой непогодине в масть,Прет, оставляя руины,Алчно раззявивши пасть,Всякая нечисть, как раньше,Век или десять назад.Жито топтали и пашни,Избы сжигали подряд —На лошадях и на танках,С воздуха, суши, морей.«Вывернем все наизнанку!»Нету коварнее, злейВражьего ора на свете —Зарится всяк на Сибирь.Надобно только при этомИм неохватную ширьКровью Ивана и МарьиГусто навек обагрить,Дабы едучею гарьюВсех до едина сгубить.Русский мужик, встрепенися,С плеч отряхни маетуИ за дубинку возьмися,Вспомни, как ты в старинуЕю крушил супостатов,Смуглых и рыжих, как лис.Клич огласи: «Ну-к, ребята,Вдарим дружнее! И – вниз.В адища прорву спровадимВсех, кто пришел к нам с мечом.Мы средь берез дивно-ладноВ радой Руси заживем!»

«Вот дети в парке…»

Вот дети в парке. Вот на улице,Они все на одно лицо —Пока подсаживают на «стулец»И пасхальное в руках яйцо.Я забавлять их не пытаюсь,Я обхожу их стороной.Коли не прав, то в этом каюсь,Но что поделать — уж такой!И более того, боюсь яГлядеть, как из песка ониРучонками творят безвкусье —И нет которому цены!А ежели обидит кто-то,Пред ними пошло лебезя,Слез выплеснут они болото,И вместе с ними плачу я.