«В ловушке! В ловушке!» — повторяет про себя Юдей, а в это время медсестра судорожно готовит инъекцию. Руки трясутся, игла бьётся о стенки ампулы с белёсой жидкостью. Профессионализм оставляет сестру, она вновь чувствует себя юной девушкой, которая пришла в Городскую больницу наниматься на работу. Кровь, грязь, крики. Сочувствие смешанное с цинизмом один к одному.

Подготовив шприц, медсестра оборачивается и встречается с Юдей взглядом. Для женщины, которая пришла в себя после трансформации и почти месячной комы, в ней слишком много энергии.

«Обманывала нас? Всё это время?» — думает сестра, делая шаг вперёд. Пациентка скована, едва шевелится, но медсестра всё равно боится, что та каким-нибудь образом освободиться и бросится на неё. Всё внутри говорит отложить шприц и бежать, бежать как можно дальше, из госпиталя, лаборатории, а может быть — и города, потому что злобный взгляд обещает ей самую мучительную смерть из всех возможных.

Пересилив себя, сестра подходит к кровати и заносит иглу.

— Не смей, — шипит Юдей. Медсестра замирает. Голос чужой, нечеловеческий. Как будто говорит кто-то, для кого речь и язык — новый, способ общения. Медсестра никогда не испытывала ничего подобного. Чистый первобытный ужас.

— Я…

— Замрите, — произносит кто-то за её спиной. Женщина вскрикивает, роняет шприц и он, громко звякнув о металлический поручень кровати, падает на пол. Осколки брызжут во все стороны, несколько хрустят под каблуками туфель, когда медсестра разворачивается. Тень у двери палаты обезличивает высокую массивную фигуру, но сестра и так знает, кто это.

— Мар Оумер, я…

— Ничего страшного. Кажется, мар доктор звал вас.

— Д… да.

— Всего доброго, — чуть слышно произносит мар Оумер. Дверь за пулей выскочившей медсестрой закрывается. Щёлкает дверной замок.

— Что ж, гэвэрэт Морав, позвольте представиться. Хэш Оумер.

Женщина на кушетке цепенеет. Она смотрит на тёмную фигуру и пытается по голосу представить себе того, кто сейчас выйдет к ней. Отдельные детали, вроде тяжёлого квадратного подбородка или массивных бровей никак не удаётся собрать в более-менее общую картину.

— Я…

— Вам тяжело говорить?

— Что?

— Вам тяжело говорить? — повторяет мар Оумер медленнее.

— Нет.

— Хорошо. Хотите пить?

Юдей глубоко вздыхает, прислушивается к себе.

— Да.

— Тогда сейчас я налью стакан воды, сниму ремни и дам его вам. Хорошо?

— Хорошо.

Он двигается мягко и быстро, с опасной грацией хищника, хотя в первую секунду Юдей кажется, что обладатель такого массивного тела обязательно должен быть неуклюжим. Широкие плечи, длинные руки. Гость постоянно остаётся в тени, так что рассмотреть его как следует не удаётся. Тогда Юдей закрывает глаза и принюхивается. Обострившееся обоняние тут же вычленяет лёгкий след пота и духов медсестры, какой-то яркий химический запах, исходящий от белья и одежды, призрачный кисловатый аромат инъекции, сырой штукатурки, сухой дух дерева. Хэш Оумер будто бы не пахнет вовсе.

«Но ведь это невозможно».

— Пожалуйста, не открывайте глаза. Прошу.

Юдей подчиняется, чувствуя, как ослабевает давление на ногах, потом выше — на бёдрах, на поясе, груди, обеих руках и, наконец, шее. Ей тут же хочется открыть глаза и поблагодарить спасителя, но что-то удерживает. Будто в словах гостя скрывался гипнотический приказ.

«Свой», — думает Юдей, и тут же понимает, что эта мысль принадлежит не ей, а кому-то другому. Тому, у кого ещё не нет своего голоса в её голове. Юдей напрягается, ёрзает и всё-таки открывает глаза.

Хэш Оумер стоит рядом с кроватью, держит стакан, наполненный до краёв. Он выше, чем Юдей представляла, но поражает её совсем не это. Хэш не человек.

Кожа на его лице и руках иссиня-чёрная и, как будто, матовая. Цвет настолько неестественный, что больше походит на грим.

«Но зачем…»

— Слишком рано, гэвэрэт Морав. Торопливость может вас погубить, — говорит он, протягивая стакан. — Держите. Лучше левой. Правая сильно повреждена и до сих пор не восстановилась.

Юдей пытается взять стакан, но едва-едва отрывает руку от покрывала. В носу щипет. Хэш склоняется над кроватью, бережно просовывает руку под плечи женщины и приподнимает её. Второй он подносит стакан к губам. Юдей пьёт жадно, так что даже не сразу замечает, что вода — ледяная. Кашель не заставляет себя долго ждать, но у пациентки хватает сил повернуть голову в сторону от посетителя.

— Торопливость, помните? — напоминает Хэш, садясь рядом. Он даёт Юдей спокойно откашляться, бесстрастно наблюдая за ней.

Вблизи Юдей удаётся разглядеть больше. Оказывается, всё это время гость скрывается глаза за большими круглыми очками, похожими на те, что носят авиаторы. Затемнённое стекло не пропускает свет. Очки скрывают не только глаза, но и внушительную часть лба. Другое дело — нос. Широкий и будто слегка приплюснутый, от чего Юдей находит в чертах гостя сходство с амфибией. Большие губы чуть светлее оттенком, чем кожа. Мысль о том, что Хэш, зачем-то, наложил на себя грим не покидает Юдей ни на секунду.