***

Нам связали руки за спинами, натянули на головы пропахшие рыбой мешки и повели, что называется, три дня лесом, для дня полем. А точнее — твердой землей, чавкающей землей, качающейся землей, шаткими мостками, скрипучими мостками, лодками с двумя пересадками, и лишь на второй час блужданий по болотам вывели к лагерю в глубине редкого пролеска.

Никаких укреплений партизаны не строили, полностью полагаясь на мобильность: все свое ношу с собой и чуть что — сразу по тапкам. Самую большую площадь занимал длинный — шагов в сто — сруб, засыпанный дерном под самую крышу и сверху укрытый ветками. Рядом под навесом горел горн примитивной кузницы, где починяли мечи, кинжалы и переплавляли болотную руду. Тощий эльф, не таясь, звенел молотком, а сидящие полукругом девушки выламывали из глиняных форм железяки и, напевая под нос, затачивали наконечники для стрел.

Впритык примостились верстаки, где выстругивали и сгибали плечи луков, а готовое составное оружие склеивалось под прессом камней. Рядом работали кожевенники — скоблили растянутые на рамах шкуры, мяли, скручивали и дубили в котле с дубовой, собственно, корой, а из готовой кожи мастерили доспехи, обувь, колчаны и ремни.

Перед жилым бараком в яме горел костер, вокруг на бревнах сидели парни и девушки, мужчины и женщины, как воробьи на жердочках — негромко переговаривались, пели под аккомпанемент свирели, молча смотрели в огонь, думая о своем. Но все как один ждали наваристой рыбной похлебки в здоровенном закипающем казане.

На пленников особого внимания не обратили. Никто не вскакивал с мест, не хватался за оружие, не плевался, не выкрикивал ругательства — так, взглянули раз-другой и вернулись к делам насущным. Когда нас втолкнули в сруб, как паутиной завешанный плетеными гамаками, я ожидал увидеть суровую бой-бабу, грозу зазнавшихся Высших, железной рукой командующей пусть и небольшим, но все же войском.

Но увидел невысокую по меркам эльфов женщину лет тридцати в замызганном сером балахоне. Усталое лицо, короткие светлые волосы, большие печальные глаза. Если бы не уши, легко спутал бы со школьной учительницей или медсестрой, хотя последнее было более чем верно. Сцилла ходила меж постелей раненых бойцов, меняла компрессы, перевязки и поила лечебными зельями.

Увидев нас, подняла палец — мол, ждите — и не произнесла ни слова, покуда не закончила накладывать свежие бинты. И лишь потом, утерев измученное лицо совсем юной девушки, жестом поманила в дальний угол, где на столике горела масляная лампа, а чуть поодаль в каменной печурке трещали березовые поленца. И смесь топленого жира с дегтем хоть немного разбавляла спертый, пропитанный запахами крови, пота и боли воздух.

— Поймали на болотах, — отрапортовала лучница, усадив добычу на лавку у стены. — Говорят, воюют за нас.

— Воюют? — с болезненной немощью шепнула лекарша.

— Ну да, — взял на себя роль переговорщика, раз уж в бою чуть более полезен, чем пустое место. — Мы против Высших и не одобряем их зверства. И хотим с вашей помощью взять крепость и избавить болота от гнета оккупантов.

Сцилла протяжно вздохнула и подперла щеку костяшками указательного и среднего пальцев.

— Да, мы хотим, чтобы чужаки ушли. Хотим молиться духам природы, а не единому божеству. Любить по воле сердца, а не по приказу. Бить дичь и ловить рыбу, не опасаясь смертного приговора. Но... мы ни с кем не воюем. Мы просто живем, как привыкли.

— Но... — кожа на лбу сложилась гармошкой из-за полезших наверх бровей, — как же... маскировка, луки, дозорные?.. Разве вы не мятежники?

— Все верно, — женщина кивнула. — Мятежники. Потому что плюем на новые порядки. Но мы лишь защищаемся, и то если можем. А если нет — уходим еще дальше и прячемся еще тщательней. Мы не воины и не наемники, чтобы штурмовать цитадели и в открытую сражаться с Гильером. Вы... ошиблись. Пришли не по тому адресу.

— Серьезно?! — чародейка аж вскочила от возмущения и едва не поплатилась за дерзость жизнью — один из конвоиров вскинул лук, но к счастью не спустил тетиву. — Вот так уселись на жопы ровно — и все? Значит я — вообще ни разу не эльф — объединила десять кочевых племен и повела на садиста и палача, а вам пофигу? И так неплохо устроились?

На лице Сциллы впервые появилось нечто, отдаленно напоминающее заинтересованность. Она выпрямилась и, подслеповато щурясь, осмотрела собеседницу.

— Надин? Слышала о такой, но ни разу не видела. А значит, любая может прикинуться ей.

— У нас была грамота! — сердито бросила Надя. — Вот эта, — резкий кивок на снайпершу в маске, — ее помяла и выбросила. А там — мой портрет, имя и награда!

— Не доказательство, — продолжила гнуть свое лекарша. — Рисунок легко подделать.

— Пф-ф-ф... — спутница закатила глаза. — Так и скажите, что струсили!

— Да, — равнодушно отозвалась женщина. — Мы боимся за свои жизни. Потому что слишком часто их теряем. Не вижу ничего зазорного в страхе смерти. Особенно, если предлагают сложить головы на войне, в которой невозможно победить. И Надин — яркий тому пример.

— Не трать на них время, — процедила лучница. — Это охотники за головами и шпионы. Хотели выведать наше убежище и попались как слепые крольчата. Ножом по горлу — и в трясину.

— Сколько раз повторять, Тарисса, — с назиданием прозвучало в ответ, — нельзя действовать наобум и рубить сгоряча. К рассвету решу, как поступить, а до тех пор присматривайте за пленниками и относитесь с уважением. Накормите, обогрейте, но глаз не спускайте. Все ясно?