этих страстей, о холодном, колком

шлаке -- короче, об этом долгом

времени жизни, о зимах, летах.

Так что сейчас, в этих чёрных лентах,

32

ты как невеста. Тебе, не знавшей

брака при жизни, из жизни нашей

прочь уходящей, покрытой дёрном,

смерть -- это брак, это свадьба в чёрном,

это те узы, что год от года

только прочнее, раз нет развода.

33

Слышишь, опять Персефоны голос?

Тонкий в руках её вьется волос

жизни твоей, рассечённый Паркой.

То Персефона поёт над прялкой

песню о верности вечной мужу;

только напев и плывёт наружу.

34

Будем помнить тебя. Не будем

помнить тебя. Потому что людям

свойственна тяга к объектам зримым

или к предметам настолько мнимым,

что не под силу сердечным нетям.

И, не являясь ни тем, ни этим,

35

ты остаешься мазком, наброском,

именем, чуждым своим же тёзкам

и не бросающим смертной тени

даже на них. Что поделать с теми,

тел у кого, чем имён, намного

больше? Но эти пока два слога -

36

Таня -- еще означают тело

только твоё, не пуская в дело

анестезию рассудка, ими

губы свои раздвигая, имя

я подвергаю твоё огласке

в виде последней для тела ласки.

37

Имя твоё расстаётся с горлом

сдавленным. Пользуясь впредь глаголом,

созданным смертью, чтоб мы пропажи

не замечали, кто знает, даже

сам я считать не начну едва ли,

будто тебя "умерла" и звали.

38

Если сумею живым, здоровым

столько же с этим прожить я словом

лет, сколько ты прожила на свете,

помни: в Две Тысячи Первом лете,

с риском быть вписанным в святотатцы,

стану просить, чтоб расширить святцы.

39

Так, не сумевши ступать по водам,

с каждым начнёшь становиться годом,

туфельки следом на водах тая,

всё беспредметней; и -- сам когда я

не дотянувши до этой даты,

посуху двину туда, куда ты

40

первой ушла, в ту страну, где все мы

души всего лишь, бесплотны, немы,

то есть где все -- мудрецы, придурки, -

все на одно мы лицо, как тюрки, -

вряд ли сыщу тебя в тех покоях,

встреча с тобой оправдание коих.

41

Может, и к лучшему. Что сказать бы

смог бы тебе я? Про наши свадьбы,

роды, разводы, поход сквозь трубы

медные, пламень, чужие губы;

то есть, с каким беспримерным рвеньем

трудимся мы над твоим забвеньем.

42

Стоит ли? Вряд ли. Не стоит строчки.

Как две прямых расстаются в точке,

пересекаясь, простимся. Вряд ли

свидимся вновь, будь то Рай ли, Ад ли.

Два этих жизни посмертной вида

лишь продолженье идей Эвклида.

43

Спи же. Ты лучше была, а это

в случае смерти всегда примета,

знак невозможности, как при жизни,

с худшим свиданья. Затем что вниз не

спустишься. Впрочем, долой ходули -

до несвиданья в Раю, в Аду ли.

1968(?)

– ----------------

Подражая Некрасову, или Любовная песнь Иванова

Кажинный раз на этом самом месте

я вспоминаю о своей невесте.

Вхожу в шалман, заказываю двести.

Река бежит у ног моих, зараза.

Я говорю ей мысленно: бежи.

В глазу -- слеза. Но вижу краем глаза

Литейный мост и силуэт баржи.

Моя невеста полюбила друга.

Я как узнал, то чуть их не убил.

Но Кодекс строг. И в чем моя заслуга,

что выдержал характер. Правда, пил.

Я пил как рыба. Если б с комбината

не выгнали, то сгнил бы на корню.

Когда я вижу будку автомата,

то я вхожу и иногда звоню.

Подходит друг, и мы базлаем с другом.

Он говорит мне: Как ты, Иванов?

А как я? Я молчу. И он с испугом

Зайди, кричит, взглянуть на пацанов.

Их мог бы сделать я ей. Но на деле

их сделал он. И точка, и тире.