Снаружи Дуня зовет купаться в вечернем озере.

Вскочить, опрокинув столик! Но трудно, когда в руках

все козыри.

И хор цикад нарастает по мере того, как число

звезд в саду увеличивается, и кажется ихним голосом.

Что -- если в самом деле? "Куда меня занесло?" -

думает Эрлих, возясь в дощатом сортире с поясом.

До станции -- тридцать верст; где-то петух поет.

Студент, расстегнув тужурку, упрекает министров в косности.

В провинции тоже никто никому не дает.

Как в космосе.

1993

* Датировано по переводу в SF.
– - С. В.

– ----------------

Послесловие к басне

"Еврейская птица ворона,

зачем тебе сыра кусок?

Чтоб каркать во время урона,

терзая продрогший лесок?"

"Нет! Чуждый ольхе или вербе,

чье главное свойство -- длина,

сыр с месяцем схож на ущербе.

Я в профиль его влюблена".

"Точней, ты скорее астроном,

ворона, чем жертва лисы.

Но профиль, присущий воронам,

пожалуй не меньшей красы".

"Я просто мечтала о браке,

пока не столкнулась с лисой,

пытаясь помножить во мраке

свой профиль на сыр со слезой".

<1993>

– ----------------

Приглашение к путешествию

Сначала разбей стекло с помощью кирпича.

Из кухни пройдешь в столовую (помни: там две ступеньки).

Смахни с рояля Бетховена и Петра Ильича,

отвинти третью ножку и обнаружишь деньги.

Не сворачивай в спальню, не потроши комод,

не то начнешь онанировать. В спальне и в гардеробе

пахнет духами; но, кроме тряпок от

Диора, нет ничего, что бы толкнуть в Европе.

Спустя два часа, когда объявляют рейс,

не дергайся; потянись и подави зевоту.

В любой толпе пассажиров, как правило, есть еврей

с пейсами и с детьми: примкни к его хороводу.

Наутро, когда Зизи распахивает жалюзи,

сообщая, что Лувр закрыт, вцепись в ее мокрый волос,

ткни глупой мордой в подушку и, прорычав "Грызи",

сделай с ней то, от чего у певицы садится голос.

<1993>

– ----------------

Пристань Фегердала

Деревья ночью шумят на берегу пролива.

Видимо, дождь; ибо навряд ли ива,

не говоря -- сосна, в состояньи узнать, в потемках,

в мелкой дроби листа, в блеске иглы, в подтеках

ту же самую воду, данную вертикально.

Осознать это может только спальня

с ее опытом всхлипывания; либо -- голые мачты шведских

яхт, безмятежно спящих в одних подвязках, в одних подвесках

сном вертикали, привыкшей к горизонтали,

комкая мокрые простыни пристани в Фегердале.

<1993>

– ----------------

Провинциальное

По колено в репейнике и в лопухах,

по галош в двухполоске, бегущей попасть под поезд,

разъезд минующий впопыхах;

в сонной жене, как инвалид, по пояс.

И куда ни посмотришь, всюду сады, зады.

И не избы стоят, а когда-то бревна

порешили лечь вместе, раз от одной беды

все равно не уйдешь, да и на семь ровно

ничего не делится, окромя

дней недели, месяца, года, века.

Чем стоять стоймя, лучше лечь плашмя

и впускать в себя вечером человека.

<1993>

– ----------------

Семенов

Владимиру Уфлянду

Не было ни Иванова, ни Сидорова, ни Петрова.

Был только зеленый луг и на нем корова.

Вдали по рельсам бежала цепочка стальных вагонов.

И в одном из них ехал в отпуск на юг Семенов.

Время шло все равно. Время, наверно, шло бы,

не будь ни коровы, ни луга: ни зелени, ни утробы.

И если бы Иванов, Петров и Сидоров были,

и Семенов бы ехал мимо в автомобиле.

Задумаешься над этим и, встретившись взглядом с лугом,

вздрогнешь и отвернешься -- скорее всего с испугом:

ежели неподвижность действительно мать движенья,

то отчего у них разные выраженья?

И не только лица, но -- что важнее -- тела?

Сходство у них только в том, что им нет предела,

пока существует Семенов: покуда он, дальний отпрыск