тогда в Стамбуле.

<1993>

* Ritratto di donna: Женский портрет (итал.). (прим. в СИБ)

– ----------------

Храм Мельпомены

Поднимается занавес: на сцене, увы, дуэль.

На секунданте -- коричневая шинель.

И кто-то падает в снег, говоря "Ужель".

Но никто не попадает в цель.

Она сидит у окна, завернувшись в шаль.

Пока существует взгляд, существует даль.

Всю комнату заполонил рояль.

Входит доктор и говорит: "Как жаль..."

Метель за окном похожа на вермишель.

Холодно, и задувает в щель.

Неподвижное тело. Неприбранная постель.

Она трясет его за плечи с криком: "Мишель! Мишель,

проснитесь! Прошло двести лет! Не столь

важно даже, что двести! Важно, что ваша роль

сыграна! Костюмы изгрызла моль!"

Мишель улыбается и, превозмогая боль,

рукою делает к публике, как бы прося взаймы:

"Если бы не театр, никто бы не знал, что мы

существовали! И наоборот!" Из тьмы

зала в ответ раздается сдержанное "хмы-хмы".

март 1994

– ----------------

Остров Прочида

Захолустная бухта; каких-нибудь двадцать мачт.

Сушатся сети -- родственницы простыней.

Закат; старики в кафе смотрят футбольный матч.

Синий залив пытается стать синей.

Чайка когтит горизонт, пока он не затвердел.

После восьми набережная пуста.

Синева вторгается в тот предел,

за которым вспыхивает звезда.

1994

– ----------------

x x x

Е. Леонской

В воздухе -- сильный мороз и хвоя.

Наденем ватное и меховое.

Чтоб маяться в наших сугробах с торбой -

лучше олень, чем верблюд двугорбый.

На севере если и верят в Бога,

то как в коменданта того острога,

где всем нам вроде бока намяло,

но только и слышно, что дали мало.

На юге, где в редкость осадок белый,

верят в Христа, так как сам он -- беглый:

родился в пустыне, песок-солома,

и умер тоже, слыхать, не дома.

Помянем нынче вином и хлебом

жизнь, прожитую под открытым небом,

чтоб в нем и потом избежать ареста

земли -- поскольку там больше места.

декабрь 1994

– ----------------

Надежде Филипповне Крамовой на день ее девяностопятилетия

15 декабря 1994 г.

Надежда Филипповна1 милая!

Достичь девяноста пяти

упрямство потребно и сила -- и

позвольте стишок поднести.

Ваш возраст -- я лезу к Вам с дебрями

идей, но с простым языком -

есть возраст шедевра. С шедеврами

я лично отчасти знаком.

Шедевры в музеях находятся.

На них, разеваючи пасть,

ценитель и гангстер охотятся.

Но мы не дадим Вас украсть.

Для Вас мы -- зеленые овощи,

и наш незначителен стаж.

Но Вы для нас -- наше сокровище,

и мы -- Ваш живой Эрмитаж.

При мысли о Вас достижения

Веласкеса чудятся мне,

Учелло картина "Сражение"

и "Завтрак на травке" Мане.

При мысли о Вас вспоминаются

Юсуповский, Мойки вода,

Дом Связи с антеннами -- аиста

со свертком подобье гнезда.

Вы жили вблизи абортария,

Людмилу2 от мира тая.

и изредка пьяная ария

в подъезде звучала моя.

Орава черняво-курчавая

клубилась там сутками сплошь,

талантом сверкая и чавкая,

как стайка блестящих галош.

Как вспомню я Вашу гостиную,

любому тогда трепачу

доступную, тотчас застыну я,

вздохну, и слезу проглочу.

Там были питье и питание,

там Пасик3 мой взор волновал.

там разным мужьям испытания

на чары их баб я сдавал.

Теперь там -- чужие владения.

Под новым замком, взаперти,

мы там для жильца -- привидения,

библейская сцена почти.

В прихожей кого-нибудь тиская

на фоне гвардейских знамен,4

мы там -- как Капелла Сикстинская -

подернуты дымкой времен.

Ах, в принципе, где бы мы ни были,