они бредут. Кусты простерлись ниц,

но всё молчат: они идут ведь рядом.

Но Аврааму ясно все и так:

они пришли, он туфлей ямки роет.

Шуршит трава. Теперь идти пустяк.

Они себе вот здесь ночлег устроят.

"Эй, Исаак. Ты вновь отстал. Я жду".

Он так напряг глаза, что воздух сетчат

почудился ему -- и вот: "Иду.

Мне показалось, куст здесь что-то шепчет".

"Идем же".
– - Авраам прибавил шаг.

Луна горит. Все небо в ярких звездах

молчит над ним. Простор звенит в ушах.

Но это только воздух, только воздух.

Песок и тьма. Кусты простерлись ниц.

Все тяжелей влезать им с каждым разом.

Бредут, склонясь. Совсем не видно лиц.

...И Авраам вязанку бросил наземь.

Они сидят. Меж них горит костер.

Глаза слезятся, дым клубится едкий,

а искры прочь летят в ночной простор.

Ломает Исаак сухие ветки.

Став на колени, их, склонясь вперед,

подбросить хочет: пламя стало утлым.

Но за руку его отец берет:

"Оставь его, нам хворост нужен утром.

Нарви травы".
– - Устало Исаак

встает и, шевеля с трудом ногами,

бредет в барханы, где бездонный мрак

со всех сторон, а сзади гаснет пламя.

Отломленные ветки мыслят: смерть

настигла их -- теперь уж только время

разлучит их, не то, что плоть, а твердь;

однако, здесь их ждет иное бремя.

Отломленные ветви мертвым сном

почили здесь -- в песке нагретом, светлом.

Но им еще придется стать огнем,

а вслед за этим новой плотью -- пеплом.

И лишь когда весь пепел в пыль сотрут

лавины сих песчаных орд и множеств, -

тогда они, должно быть, впрямь умрут,

исчезнув, сгинув, канув, изничтожась.

Смерть разная и эти ветви ждет.

Отставшая от леса стая волчья

несется меж ночных пустот, пустот,

и мечутся во мраке ветви молча.

Вернулся Исаак, неся траву.

На пальцы Авраам накинул тряпку:

"Подай сюда. Сейчас ее порву".

И быстро стал крошить в огонь охапку.

Чуть-чуть светлей. Исчез из сердца страх.

Затем раздул внезапно пламя ветер.

"Зачем дрова нам утром?" -- Исаак

потом спросил и Авраам ответил:

"Затем, зачем вообще мы шли сюда

(ты отставал и все спешил вдогонку,

но так как мы пришли, пришла беда) -

мы завтра здесь должны закласть ягненка.

Не видел ты алтарь там, как ходил

искать траву?" -- "Да что там можно видеть?

Там мрак такой, что я от мрака стыл.

Один песок".
– - "Ну, ладно, хочешь выпить?"

И вот уж Авраам сжимает мех

своей рукой, и влага льется в горло;

глаза же Исаака смотрят вверх:

там все сильней гудят, сверкая, сверла.

"Достаточно", -- и он отсел к огню,

отерши рот коротким жестом пьяниц.

Уж начало тепло склонять ко сну.

Он поднял взгляд во тьму -- "А где же агнец?"

Огонь придал неясный блеск глазам,

услышал он ответ (почти что окрик):

"В пустыне этой... Бог ягненка сам

найдет себе... Господь, он сам усмотрит..."

Горит костер. В глазах отца янтарь.

Играет взгляд с огнем, а пламя -- с взглядом.

Блестит звезда. Все ближе сонный царь

подходит к Исааку. Вот он рядом.

"Там жертвенник давнишний. Сложен он

давным-давно... Не помню кем, однако".

Холмы песка плывут со всех сторон,

как прежде, -- будто куст не подал знака.

Горит костер. Вернее, дым к звезде

сквозь толщу пепла рвется вверх натужно.

Уснули все и вся. Покой везде.

Не спит лишь Авраам. Но так и нужно.

Спит Исаак и видит сон такой:

Безмолвный куст пред ним ветвями машет.

Он сам коснуться хочет их рукой,

но каждый лист пред ним смятенно пляшет.

Кто: Куст. Что: Куст. В нем больше нет корней.

В нем сами буквы больше слова, шире.

"К" с веткой схоже, "У" -- еще сильней.

Лишь "С" и "Т" -- в другом каком-то мире.