Я поднёс ко рту бутылку с самогоном, овчарка зарычала. Всё правильно, собака, еще глоток, второй и я упаду на бетонный пол, забудусь во сне, в котором, скорее всего, опять увижу поле брани и крылья Ангела, её глаза и тысячи мертвецов. Всё правильно, собака, мне это не нужно. Во всяком случае, сейчас. Я сел на корточки, погладил овчарку и выбросил бутылку.

«Как тебя назвать, собака? А, придумал! Можно я тебя буду называть Магдой? Не возражаешь?»

Овчарка не возражала и лизнула меня в грязную щёку. Потом она подбежала к двери, оглянулась и тихо зарычала. Да, пора. Пока люди с оружием не вернулись и не попробовали открыть дверь водонапорной башни. Не знаю почему, но я был уверен, что Магда меня приведёт к выходу из зоны отчуждения. Ноги заплетались без всякого сильного заклинания. Не нужны ни горгулья, ни мандрагора. Ветер сдувал с меня землю и песок, приятно холодил кожу. Овчарка бежала впереди, изредка останавливаясь и проверяя — не отстал ли от неё странный двуногий.

Перрон вокзала закончился пологим пандусом, мы добежали до стрелки, от которой вправо уходила нитка железнодорожного пути. Я остановился, чтобы отдышаться и осмотреться. Метров в сорока от нас — столб и на нём, как маятник — влево-вправо, влево-вправо — на проводах раскачивается мощная лампа. Магда дождалась, когда я переведу дыхание, побежала по шпалам в сторону огромного ангара, к которому вели рельсовые пути. Что там, в ангаре? Это знает только Магда, но она не умеет разговаривать. Нужно бежать, через «не могу», с помощью матов, но бежать нужно. На спине Магды заплясало алое пятно оптического прицела снайперской винтовки. Я хотел закричать, предупредить собаку об опасности, но изо рта вырвался хрип. Потом тень, сука такая, подставила мне подножку и я, падая, подмял под себя собаку. Огненный овод больно ткнул меня в правое плечо, мне показалось, что со спины содрали огромный пласт кожи. Тело выгнуло дугой, голову притянуло к позвоночнику, но я успел увидеть, как калитка ангара приоткрылась, из него в ночь выбежали две размытые тени.

Во рту было тесно от распухшего языка и от флюоресцирующих жучков. Они, попадая на зубы, с хрустом лопались, превращаясь в светящиеся осколки. Или это так у меня крошатся зубы? Да хрен его знает. Боль во всём теле, а по спине, с факелами в крошечных лапках, бегают и копошатся клопы-переростки. После каждого прикосновения огня к месту, где на спине нет кожи, у меня из глаз и изо рта вылетают тёмно-синие искры и маты. Художественные, я бы сказал высокохудожественные, многоуровневые и невероятно сложные. Я чувствую, что на руках и ногах у меня браслеты из легированной стали. Металлический стол с дыркой для головы, заплёванный линолеум на полу, три пары обуви, одна явно женская. Вокруг меня шумные приборы, которые постоянно пищат, ноют, потрескивают и кому-то жалуются на свою незавидную судьбу.

Я извратился, позвоночник в нескольких местах треснул пополам, но теперь мне была видна часть «хирургической». В ней, кроме стола с дыркой для головы, от операционной ничего нет. Даже лампа, ватт на сто пятьдесят, левитирует в воздухе, свисая с потолка на проводе, замотанном в нескольких местах синей изолентой. Стены — грязно-коричневого цвета, краска шелушится и опадая вниз, медленно кружится в воздухе. Стерильная чистота» бьёт в нос запахом давно не стиранных носок и прокисшего супа, над лампочкой кружит мошка, злобная и чёрная. Она купается в табачном дыме который, как паутина, оплетает лампочку, становится ловчей сетью для мошкары и для моего сознания. В голове, как после наркоты, сплошная нирвана и обнажённые фурии из райского сада. Одна из них посмотрела в мои расползшиеся в сторону глаза, промакнула лоб платком со странными пятнами бурого цвета.

— Док, а он, оказывается, в сознании, — услышал я женский голос.

— Ну так… — ответил кто-то густым басом, — считай без наркоза оперируем. Триста грамм вискаря для этого парня — так, детская забава. Вот что странно, коллеги! Пуля выходя из тела не нашла, но где она, мать вашу! Где пуля, Лора?

— Да хрен его знает, где эта пуля, Док! Странное ранение, странная пуля. Всё закономерно.

— Я где-то читал, коллеги, что сейчас у спецслужб специальные пули. Из воды их делают. Попав в тело, она, эта пуля-дура, от тепла человеческого тела тает и всё, концы в воду, — произнёс, пришёптывая, мужчина с дребезжащим голосом.

— Ты хоть и Сократ, но дурак, — засмеялся Док. — Это что же получается, на парня открыла охоту спецслужба? Не смеши, Сократ! Ладно, нужно раненного к свету лицом повернуть, нечего ему нам свой зад показывать. Лора, вставь парню в зубы палку какую-нибудь. Пусть погрызёт.

— Не нужна мне никакая палка, — прохрипел я. — Я потреплю.

— Что он пробулькал, Лора?

— Я тебе что, лингвист, Док? Не по-нашему он лепечет, не по-нашему.

— Ну и хрен с ним. Расстёгивай наручники, Сократ. Кстати, откуда в ангаре наручникам взяться?

— В подсобке на стене висели, — ответил дребезжащий голос.

Кровать сдала оборот на сто восемьдесят градусов, я на несколько секунд зажмурил глаза от боли и от яркого света.

— Эй, парень, ты меня слышишь?

Через пелену тумана табачного дыма проступил смутный силуэт говорящей головы при усах и в бороде. Я некоторое время наблюдал, как злобная чёрная мошкара носится по геостационарной орбите сто пятидесяти ваттной лампочки. Некоторые «икары» совершали посадку на поверхность жёлто-белой раскалённой планеты, моментально превращаясь в воспоминания своих родственников. Появилась вторая говорящая голова в очках и совершенно лысая. Во рту лысого сигарета, табачный дым, не захотев подниматься вверх, собирается сизым облаком возле левого уха курильщика и потом вползает мне в нос.

— Курить… — непроизвольно вырвалось у меня. — Дайте сигарету, изверги.

— Док, по-моему, он попросил сигарету.

— Ну так дай, Сократ. Желание умирающего — закон. Да и не бабу же он попросил, в конце-то концов. Пусть травится, не жалко.

— Он что, умрёт? — Надо мной склонилась рыжая копна волос с узкими глазами, морщинками в углу рта и на висках. Кореянка она, что ли? Или китаянка? Хрен разберёшь ху есть ху.

— Не должен, Лора, не должен. Парень — крепыш, у него здоровья на троих как я хватит. Не знаю какая его пуля полюбила, но регенерация у парня просто сумасшедшая, — ответил Док. — Если всё пойдёт так, как идёт сейчас, то парень через час— второй сможет ходить на двух опорах. Причём, прямо и не сгибаясь. Давайте кровать приподнимем, нечего парню пузом в небо тыкать.