Доктор Мазкин, посмотрев на меня, встал из-за стола, подошёл к окну. Открыв форточку, он достал из кармана халата пачку сигарет, зажигалку.

— Курите, молодой человек? Забыл ваше имя..

— Олег. Меня зовут Олег.

— Да-да, конечно. Вы курите, Олег? Если да, то..

Доктор щёлкнул зажигалкой, я прикурил, закашлялся. Нет, не моё это, не моё: выпить что-то горячительное — всегда пожалуйста, а вот с курением проблема.

— В математике можно ошибиться, Олег, и потом ошибку исправить. Пересмотреть решение того или иного уравнения и найти момент, в котором ты свернул не в том направлении. Я верю анализам и снимкам. Вы и сами на них увидели до каких размеров разрослись метастазы. Мне очень жаль, но вашей маме осталось жить два-три месяца. Почему вы к нам раньше, хотя бы год назад, не обратились?

— Мама ни на что не жаловалась. Иногда говорила, что накатывает какая-то слабость и сонливость. Но она сильная женщина и старалась от меня скрыть всё плохое, оградить от ненужных переживаний. Сами понимаете, доктор, мама есть мама…

— Понимаю. Я свою маму похоронил, когда в школе учился. В восьмом классе. Она умерла из-за рака. Может, поэтому я стал тем, кем стал. Двадцать пять лет стараюсь хоть что-то хорошее сделать для людей, облегчить их страдания, но… Люди пока не придумали универсального лекарства от этой болезни, Олег. А то, что я рассказал вам правду..

— Вы всё правильно сделали, спасибо, — перебил я Мазкина.

— Да было бы за что… Я бы вам рекомендовал обратиться за помощью в отдел социальной защиты. За мамой нужен ежедневный уход и этим должна заниматься женщина. Почему, вы понимаете, да?

Я кивнул и отвернулся: по щеке покатилась слеза, за ней вторая.

— А вот этого вам делать сейчас никак нельзя, Олег, — покачал головой доктор, похлопав меня по плечу. — Вы должны быть сильным. Слабыми пусть будут враги. Если они есть, конечно.

— Извините. Просто обидно. Обидно за маму. Ей, всего-навсего, пятьдесят пять и..

— Умирают и молодые, что ещё обидней, — произнёс доктор, затушив сигарету в горшке с денежным деревом. Я последовал его примеру. Потом, сложив документы в полиэтиленовый пакет, сделал шаг в сторону двери, но остановился, услышав:

— Нам остаётся верить только в чудо, Олег. Это то, что у человека никто и никогда не отнимет. Вера в чудо и вера в исцеление. Странно такое слышать от врача, верно? Да, чуть не забыл: вот визитка, если что..

— Хорошо, я позвоню. Спасибо, доктор.

После ледяного дождя, о котором синоптики предупредили заранее, городские улицы были похожи на каток. Деревья превратились во что-то хрустальное. На вид нарядное, но очень хрупкое. Одинокие пешеходы скользили по тротуару, останавливаясь возле фонарных столбов, чтобы перевести дыхание и собраться с силами. Машин на дорогах было очень мало, и я представил, какая в метро сейчас давка. На часах почти четыре, до работы два часа и проведать маму, при всём моём желании, я никак не успевал. Хорошо, что тётя Лиза, мамина родная сестра, приехала в гости. Узнав о болезни мамы, она перебралась к ней в квартиру, чтобы… Я тряхнул головой, отгоняя мысли о скорой смерти человека, которого любил больше всего на свете. Человеческая жизнь — книга с чистыми листами бумаги. Каждый в неё вписывает историю своего недолгого пути. Хорошего или плохого, это вопрос третий или даже тридцать третий. Многие люди пишут каллиграфическим почерком, вплетая в повествование аккуратные слова, фразы, предложения. Есть те, кто ведёт повествование небрежно, не утруждая себя расстановкой знаков препинания, а окончание отдельных и законченных историй не обозначают точкой. Из-за этого их жизнь полна неопределённостей и получается весьма запутанной.

Я поёжился: ледяной пронизывающий ветер так и норовил залезть под воротник куртки, под шарф, трепал волосы. Подойдя к двери кафе «Наргиз», помог спуститься по ступеням молодой женщине с ребёнком. И чего им дома не сидится? С кружкой горячего чая, укрывшись плюшевым клетчатым пледом, уставившись в телевизор или читая книгу. Кивнув бармену, которого хорошо знал, сел за свободный столик.

— Здравствуйте, Олег. Вам как всегда?

Я посмотрел на хорошенькую розововолосую официанту, соображая где и при каких обстоятельствах мы могли познакомиться. Или я был в прошлый раз в кафе подшофе и умудрился каким-то образом с ней познакомился? Вполне возможно, за мной не заржавеет.

— Да, как всегда. Но сначала чай. Чёрный, без добавок и без молока, — я посмотрел на бедж и добавил, — Снежана.

Она улыбнулась, отошла от столика, я снял камуфляжную куртку и шарф, бросил вещи на соседний стул. Марк, бармен, полировал тряпкой подковообразную стойку, изредка бросая взгляд в окно, на телевизор, закреплённый на поворотном кронштейне над стойкой. Я отвернулся к окну, рассматривая редких похожих и медленно двигающийся поток автомобилей, за рулём которых находились самоубийцы. Мимо окна кафе шла девушка. Высокая, в короткой серой шубе. Я усмехнулся: высокие сапоги на больших каблуках — не самая удачная обувь для гололёда. Девушка опёрлась правой рукой о стойку автобусной остановки, левой поправляя выбившийся из-под красной вязаной шапочки упрямый локон светлых волос. Красивая, возможно, не замужем. Хорошо наблюдать за людьми, сидя за столом уютного в тёплом кафе. Стоит выйти на улицу и ты сам становишься объектом пристального, но скрытого наблюдения. Хочешь ты этого или нет.

— Ваш чай, амиго.

— Спасибо. Скажите, Снежана, где мы с вами могли познакомиться? Или как меня зовут вам подсказал …

— Нет-нет, просто я… — девушка замялась, — просто я… не знаю, как вам это объяснить, Олег.

Я молчал, смотрел девушке в глаза. В глаза янтарного цвета. Прекрасные, с поволокой и немного грустные. Ещё бы: попробуй подходи целый день в туфлях на высоком каблуке, всем угоди, подай-принеси, отнеси и так далее.

— Смелее, Снежана, — произнёс я.

— Снежана, заказ готов, — услышал я голос Марка.