"Вашему желанию срок — два месяца. Потом я не остановлюсь".

Пока я просчитывала его — он просчитал меня. Но два месяца — это огромный срок, шестьдесят дней, за которые я всё придумаю. Даже странно, что Холодильник дал так много времени, а не пятнадцать минут или сутки.

— Выброси! — дает команду Евгению Хозяин, показывая на стол с картами.

— Не надо! — подбегая к столу, кричу я. Чтоб тебя! Я точно знаю, сколько стоит такая колода карт! Больше десяти тысяч. Я подарю ее папе. Я выиграла благодаря ему! — Можно? — запоздало и испуганно спрашиваю я Хозяина.

— Ради бога! Наслаждайтесь! — говорит он, почти с презрением глядя на меня.

Всё, что есть на столе, смахиваю в свою красную сумочку и гордо иду по направлению к Матвею. Он помогает мне надеть пальто и даже застегивает его на все пуговицы под скрежет зубов Холодильника. Поднимаю на голову огромный капюшон.

— Вы похожи в этом пальто на католическую монашку, — шутливо-благоговейно говорит Матвей.

— Пойдемте, сын мой! — шучу и я, чрезвычайно собой довольная.

Всю дорогу Матвей пристает с шутками и комплиментами, напрашивается в гости, назначает свидание. Вяло реагирую, в основном, улыбаюсь.

Припарковавшись возле моего подъезда, Матвей спрашивает:

— Расскажете про желание для Шурки, пожалуйста, я от любопытства просто чешусь!

— Помажьтесь кремом! — сердобольно советую я. — Но вас это не касается.

— Так нечестно! — обижается Матвей. — Я же его друг!

— Но не мой! — возражаю я.

— Готов! — тут же находит, что сказать, Матвей. — И дружить, и даже больше!

— Вы же помните про Василия? — напоминаю я. — Это страшный… собственник.

— Василий существует? — не верит мне мужчина. — Я думал, это стёб.

— Василий существует! — подтверждаю я и дергаю дверь автомобиля.

Матвей выскакивает из машины, чтобы помочь мне выйти.

— Не прощаюсь, принцесса! — целует он мою руку. — Есть предложение организовать банду и гастролировать, обыгрывая всех в карты и наживаясь нечестным трудом.

— Я подумаю, — обещаю я и бегу домой.

Дома я вываливаю содержимое клатча в верхний ящик комода. Клатч Ленкин, и завтра его надо отдавать.

Посылаю воздушный поцелуй Василию.

— Ты опять меня выручил, дорогой!

— И что ты написала Холодильнику? — умирает от любопытства Ленка, которой я в мельчайших подробностях докладываю по скайпу обо всем, что произошло сегодня.

Ищу листок в кармане пальто.

"Снимаете охрану. Прекращаете преследование. Полная свобода и в офисе, и вне его. Отношения строго деловые".

— А он? Согласился? — не верит Ленка в благородство Холодильника.

— Карточный долг святой, его выплачивают безропотно, — важно сообщаю я.

— Слушай! Тебе надо было с ним спорить и играть на себя! — делится идеей Ленка. — Отыграла бы и свободу, и сундук золота в придачу.

— Поздно, — вздыхаю я. — Два раза такая фишка не прокатит. Хорошо, что хоть раз сработала.

— И что будешь делать со своей свободой? — вдруг ехидничает подруга. — Куда девать? Такой мужчина за тобой ухаживал — спровадила.

— Ухаживал? — фыркаю я. — Это называется по-другому.

— Что-то здесь нечисто… — сомневается Ленка. — Он прекрасно понимал, какое желание ты напишешь. И, по логике, не должен был позволить, чтобы игра в карты на желание даже началась, не то, что дошла до проигрыша.

— Он очень хорошо играет, — возражаю я. — Просто он не думал, что я играю лучше.

— Не думаю, — продолжает сомневаться Ленка. — Он всё и всегда просчитывает наперед. Он не мог не просчитать и свой проигрыш.

— Он и просчитал, — подтверждаю я. — Поэтому и поставил ограничитель.

— Какой ограничитель? — не понимает Ленка, далекая от игр на желание.

— В приличных компаниях в играх на желание обязательно учитываются личные ограничители: кто-то не выполняет пошлые желания с сексуальным подтекстом, кто-то желания, связанные со спортивными заданиями, ну, не отжимается, не бегает и тому подобное, — растолковываю я Ленке. — Кто-то отказывается привлекать посторонних людей, выбегать на улицу и выполнять задания там, или в любом другом общественном месте.

— И как он тебя ограничил? — Ленка от любопытства приближает лицо к камере вплотную.

"Вашему желанию срок — два месяца. Потом я не остановлюсь", — читаю я.

— Круто! — взвизгивает Ленка. — Я обзавидовалась!

— Чему?! — не понимаю я. — Чему тут можно завидовать?

— Дура ты, Нинка! — устало пророчит Ленка. — Ты представляешь, каких усилий ему стоило такой долгий срок назначить, при его-то одержимости? Два месяца! Не дня, не недели!

— Честно говоря, — сознаюсь я проницательной подруге, — меня это тоже удивило, если не сказать больше.