Варг шел в другом направлении — одном из четырех, как они договорились. Встретил группу нападающих и перенесся вниманием вовне, как будто дух его парил, а руки сражались сами. Бился, не испытывая ни эмоций, ни сомнений, рубя и подсекая всех, до кого мог дотянуться его меч... Дождался, когда площадь за ним наполнилась солдатами. Стало сложнее сдерживать натиск тех, кто напирал спереди, тесня назад. Он продержался, пока не увидел, что с двух сторон сзади подошли воины, и начал наступление...

В голове вдруг возникли его первая жена и дети. Он совершенно четко увидел Веронику — не такой, какой она была при жизни, — с обильно опушенными ресницами карими глазами, полной грудью, округлыми плечами. А обнаруженной им на вторые сутки после смерти: в трупных пятнах, с заострившимся носом, отрезанными грудями и вспоротым животом. Увидел два трупа своих девочек, такие же распотрошенные, и обезображенное тело ребенка брата... Вспомнил, что был настолько уверен в смерти Тимура, что даже не удосужился проверить, остался ли тот в степи, где он его бросил, окровавленного и бесчувственного. Его прошлое взывало к мести... И день мести настал.

Ивар помогал бойцам преодолеть подводный туннель. Он нырял и нырял, проходя уже десятки раз один и тот же путь. Выбирал тех, кто мог проплыть, давил весом и увлекал своей силой инерции, зажимал носы, наклонял головы, брал на себя амуницию, мечи, щиты... Он шел немногим позади Двана. Попытался протащить и его, но даже донырнуть с ним до отверстия под водой было невозможно: крупного рыжего детину вода выбрасывала как пробку, и тут не помогло даже умение бывшего ныряльщика. Поэтому дальше он и не пытался погружаться с теми, кто очевидно был на это не способен, сосредоточился на остальных.

Ивар никогда не участвовал в боевых действиях. Когда-то, в молодости, он фехтовал, но не особо преуспел в этом. Боролся, но лишний вес и привычка пить вино за обедом сделали его грузным и неповоротливым. Но он очень любил плавать и использовал для этого практически каждый свободный день и тогда, когда работал в цирке с гладиаторами. Уплывал так далеко от берега, что тот превращался в узкую полоску на горизонте, и лишь по шпилям башен Вандервилля и верхушке маяка мог ориентироваться, где осталась земля...

До переворота, учиненного Травалами, он одно время был ныряльщиком и промышлял добычей жемчуга. Это его умение помогло ему в голодные годы — рыбу он мог добыть всегда. Для этого не нужны были ни лодка, ни снасти, лишь короткий подводный гарпун с привязанной веревкой на конце.

Но после того, как он ушел добровольцем в армию, ему уже больше не приходилось ни нырять, ни плавать. Он сразу понял, что это его умение пригодится при взятии Монатавана, когда услышал, что воинам надо будет проплыть через два глубоких и узких подводных туннеля.

Ивар испытывал настоящую привязанность к Варгу, даже не привязанность — восхищение. Он восхищался им всегда, с того самого первого дня, когда его, еще молодого воина, недавно плененного, втолкнули в камеру подземелья в цирке, где держали гладиаторов. Хорошо помнил: пальцы у человека, назвавшегося Варгом, были сломаны, шея и запястья ободраны цепью... Этот молчаливый и медлительный в обычной жизни боец, которого никому никогда не удавалось сломить, а впоследствии и победить, занял прочное место в его сердце. Поэтому он и принес однажды ему вина и решился предложить его, когда драаг, по своему обыкновению, сидел ночью у решетки, вглядываясь в призрачный диск луны.

Варг взял вино, но выпил лишь половину, и он, Ивар, допил его из той же кружки... Потом это стало привычкой, некой традицией. Еще позже они начали разговаривать — вернее, разговаривал Ивар, а собеседник его слушал. Лишь изредка высказывал краткие соображения или замечания, и эти скупо брошенные фразы давали ему больше, чем, бывало, вечерние посиделки с друзьями в течение долгих часов... Ивар и в походе следил за вещами и едой Варга, как будто был его слугой. Он даже не слишком удивился, когда его подопечный оказался императором — уж он-то с самого начала видел перед собой выдающегося человека! Постарался только стать еще более внимательным и незаметным. Все совершалось вокруг полководца как бы само собой, но все это делалось верным другом.

Полнота позволила Ивару не замерзнуть в воде. По сути, он даже не особо запыхался, пока все солдаты, способные преодолеть первое препятствие, не оказались с его помощью в пещере. Они вышли на берег и растянулись цепью вдоль кромки подводной реки. Только тогда на него навалилась страшная усталость, наконец он ощутил холод во всем теле, стало тяжело дышать... Но восстанавливать дыхание было некогда. Второй подводный лаз, выходящий в колодец, был намного глубже и более узок, чем первый.

«Ну давай, давай же, не задерживайся!» — с отчаянием думал Ивар, уже привычно, как сильный тюлень, пытаясь протолкнуть очередного человека. И когда первый воин обмяк в его руках и он вдруг услышал поток воды, устремившийся в открытое горло солдата, едва не заплакал, поняв, что вынырнет с трупом. В конце концов, он и заплакал, и слезы катились уже не переставая, когда люди умирали под водой, задыхались, нахлебавшись воды. Но они шли и шли, и никто не сопротивлялся, никто не повернул назад...