— Что делать-то надо? — Кари подошла, боязливо косясь на свежий звериный труп.

— Кровь собери, пусть постоит тут. Сердце и печень рядом положи.

— Мы есть будем лося?

— И не вздумай!.. — будто испуганно вскричал Кхах.

— Волки придут, — с опаской произнесла девочка, — или медведь...

— Нет, — под нос забормотал Кхах, по-прежнему потроша тушу, безостановочно кружась вокруг нее. — Не зверя мы приманиваем...

Словно подтверждая его слова, раздались быстрые шаги, и из лесу вдруг вышло маленькое существо, почти по пояс невысокому Кхаху — круглая фигура, одетая в серо-коричневые лохмотья, как в перья. Существо оказалось старой женщиной, скрюченной в три погибели, с таким морщинистым лицом, что складки кожи образовывали сплошные бугры на потерявшем всякие черты лице. Седые волосы выбивались вокруг лица и окаймляли редкой бородой острый подбородок. Коричневая шапочка напоминала засохший крупный лист. Ее черные, как будто без белков, глаза скользнули по девочке и остановились на Кхахе. Он, словно ожидая ее появления, спрятал окровавленный нож в рукав халата и отступил спиной к избушке, оттесняя плечом Кари.

— Бери, владычица, отнеси своему народу, — словно заискивая, произнес он на глазах изумленной девушки.

— Что просишь взамен? — старуха задумчиво заковыляла вокруг камня.

— Попросите смерть отступить перед молодой королевой Севера...

Птица на его плече не двигалась, словно неживой была. Старуха с невероятной силой вдруг закинула за спину огромную тушу мертвого зверя, которая полностью спрятала ее под свисающей кожей, рогатой головой и волочащимися по земле копытами, и быстро скользнула в заросли. Кхах повернулся к ней спиной, крепко схватил за руку Кари и устремился к дому. Боковым зрением девушка увидела, что на камне остались внутренности лося. Шаман затащил ее в избушку.

— Кто это был? — испуганно распахнув огромные глаза, прошептала девушка.

— Первые люди.

— Откуда они?

Шаман вздохнул, посадил ворона, словно окоченевшего, в клетку, закрыл ее и сел на лавку.

— Не упоминай о них без нужды... Живут в чаще Сумеречного Леса остатки первых людей. Другие они, не такие, как мы, от иных корней. Древняя магия им осталась доступна.

— А почему прячутся, как звери?

— Потому что время их уже ушло. Видят они то, что нам недоступно, слышат они нами неслышимое. Связь держат с другим миром...

— Зачем?

— Неужели ты думаешь, — сурово спросил Кхах, — что отсутствует связующая нить между теми, кто жил прежде, ныне живущими и теми, кто будет жить после нас?

 Кари смотрела на него растерянно, ничего не говорила. Шаман продолжал:

— Как река берет свое начало на склонах гор, куда не проникнуть человеку, и течет в края, представить которые не можем — лишь насладиться нам дано ее разливом мимолетным, — так и жизнь течет от предков к потомкам, озаряясь светом сознания в нас. Но если забудем о связующей силе, направляющей все в этом мире, будем озабочены лишь хлебом насущным да потребностями жалкого существования в мире среднем, то измельчаем и выродимся.

— Так сам же говоришь, что не знаем мы ни начала ни конца... Как же разобраться, что нам следует делать и куда идти?

— Жизнь показывает, расставляет знаки. Смотреть нужно уметь, слышать неслышимое, видеть невидимое, дабы понимать течение жизни.

— Научишь меня?

— А что здесь учить? Все вокруг тебя смыслом полно. Без смысла ни лист не упадет, ни мысль не родится... Меньше о себе думай, наблюдай за миром.

— Научи меня в будущее заглядывать.

— Зачем тебе? — шаман тщательно закрыл слюдяное окошко меховой накидкой, и в избушке сразу стало темно, как поздним вечером.

— Чтобы знать, куда идти... чтобы не ошибиться.

— Чтобы не ошибиться — сердце слушай и знаки примечай вокруг.

— Сложно сердце слушать, — заметила Кари, взбираясь с ногами на лежанку. — Слишком многого ему хочется.

— А ты не обращай внимания, что ему хочется, а замечай, что ему действительно нужно, без чего не проживешь.

— А без чего ты не проживешь? — вдруг спросила Кари.

— Без смысла...

— И какой у тебя смысл? — не унималась девочка.

— У каждого свой смысл. Мой — читать следы тех, кто ушел, и следить за теми, кто придет.

— Зачем?

— Чтобы не потерялись те, которые в пути,— задумчиво сказал Кхах.

Мрак окутывал все... Мрак и запах тлена... и сырости... Где-то просачивалась и капала вода, и этот мерный глухой звук эхом отзывался по всему подземелью. Сюда не проникали ни солнечные лучи, ни звуки снаружи, и прятавшиеся люди уже потеряли счет дням. Иногда к звукам текущей воды примешивалось далекое топотание мягких лап.

Кап-кап-кап — раздавалось, как будто капли отмеривали время, ставшее бессмысленным для наблюдения. Изредка к этим звукам присоединялось тихое пение окончательно сошедшей с ума Мартины. Она баюкала давно умершего ребенка и пыталась втолкнуть разбухшую от молока грудь в уже много дней мертвый рот.

Водан весь сжался в комок. Его уже не тошнило от запаха разлагающихся трупов и испражнений, как и не болели глаза от ядовитых газов, поступающих в подземелье. Он привык ко всему, как будто родился и вырос, и провел всю свою короткую жизнь в темноте подземного склепа, среди разлагающихся трупов и сумасшедших людей, поедавших мертвую плоть своих товарищей...

Он забыл вкус хлеба, забыл, как выглядит солнце и небо... Или он хотел забыть? Да! Он хотел забыть все, что случилось до той ночи, когда их разбудил топот бегущих людей, звон металла, крики... До того момента, как мокрый человек с безумными глазами ворвался в дверь и убил всех — мать, его новорожденную сестру и старшего брата. И обернулся, чтобы заколоть и деда, бросившегося защищать их бедный дом со ржавым тупым мечом, слишком тяжелым для старика. Эта короткая задержка и позволила Водану молнией метнуться в дымоход и протиснуться в вонючую трубу, что и спасло ему жизнь.